Любор Нидерле и его «Славянские древности»

Предисловие
Почти всю свою жизнь я посвятил изучению славянских древностей. Результаты моих исследований я обобщил на чешском языке в труде, который выходит с 1901 года под общим названием «Славянские древности».
Эта работа делится на две книги. Задача первой, опубликованной под общим названием «Славянские древности», заключается в установлении исторических и этнических основ изучения славянского мира. В настоящее время изданы три части этой книги. В I части речь идет о появлении славян и развитии их культуры на территории к северу от Карпат, на их прародине, а во II и III частях — о выделении южной и западной ветви славян. IV часть, которая будет посвящена восточным славянам, пока еще не закончена. Вторая книга моего труда, опубликованная под названием «Жизнь древних славян», рассказывает о славянской культуре в конце языческого периода. В вышедших четырех частях исследуется образ жизни славян с момента рождения человека вплоть до его смерти (включая погребальный обряд), описываются одежда и украшения славян, их жилище, религия, земледелие и хозяйство вообще.
В этой книге я хочу подвести итоги исследований славянских ученых и осветить работу, проделанную ими за последние годы, неизвестную ряду западноевропейских ученых, незнакомых со славянскими языками. Поэтому я считаю своей обязанностью опубликовать на французском языке более сжатый труд о славянских древностях «Manuel de l’antiquité slave». Впрочем, во избежание недоразумений считаю необходимым предупредить читателя, что настоящий труд не является только кратким изложением моей работы, опубликованной на чешском языке. Многое в книге изменено, материал, приведенный в ней, расширен и исправлен; многое является совершенно новым, так как та работа на чешском языке, в которой должны быть изложены некоторые затронутые в данной книге вопросы, до сих пор не опубликована. Таким образом, этот труд представляет собой совершенно новое исследование. Первая книга, освещающая историю славян, выходит раньше, а вторая — о славянской культуре — будет издана, как только моя работа продвинется настолько, что я смогу дать общий ее обзор.
Не желая перегружать текст излишними подробностями и ненужными цитатами, я указываю в примечаниях соответствующие разделы моих «Славянских древностей», где читатель сможет найти необходимый ему дополнительный материал.
Труд, который я предлагаю вниманию французской общественности, в значительной степени является обобщением многочисленных работ ученых прежде всего славянских, являвшихся моими предшественниками на этом обширном поле научной деятельности. С конца XVIII века были проделаны серьезные специальные исследования об истоках славянской истории, а этому вопросу ученые посвятили ряд больших трудов. Первым исследователем, который по-научному подошел к этому вопросу и критически его разрешил, хотя и не написал специального труда, был известный славист Й. Добровский (1753–1829). Будучи прежде всего выдающимся фш логом, он все же не уклонялся и от вопросов истории, мифологии и археологии. В его работах мы можем найти удовлетворительное решение многих проблем славянской древности. Но действительным основоположником этого раздела славистики является П. Шафарик, бывший директор пражской университетской библиотеки. Вышедший в 1837 году в Праге труд Шафарика «Славянские древности»{8}, название которого мы позаимствовали, является единственной и до сих пор не потерявшей своей ценности книгой, которая, хотя и устарела, все же остается и по сегодняшний день основным и незаменимым трудом при изучении вопроса о происхождении славянства. Ни до Шафарика, ни после него никто не изложил предмет с такой добросовестностью, с таким вдохновением и с такой любовью, как этот скромный труженик. Его имя всегда будет сиять среди имен корифеев славянских народов{9}. Поэтому, опубликовывая этот труд, я не могу не склониться с уважением перед памятью большого чехословацкого ученого.
После Шафарика изучение древнейшего периода славянской истории получило свое развитие во всех славянских странах. Ученые, посвятившие себя этой проблеме, делятся на две группы. Одни, которых мы можем назвать автохтонистами, разработали гипотезу с заранее поставленной целью, доказать, что славяне существуют уже с древнейших времен, что уже с того времени они играли в истории большую роль, наконец, что славяне были автохтонами в Германии и во всей Центральной Европе. Отсюда и название этого направления «школа автохтонистов». Другие же ученые подходили к изучению прошлого славян научно, рассматривали его более пристрастно и отвергали все, что они не считали достоверным. Вполне естественно, что первая группа всегда была более многочисленной и точка зрения примыкавших к ней ученых всегда находила более широкий отклик, так как она казалась более патриотичной и для славян более лестной. Выводы, делавшиеся сторонниками этой школы, были действительно далеко идущими. Если представить себе, что древняя Италия и Этрурия периода первобытного общества были славянскими, что когда-то славянская речь звучала на холмах Рима, что даже баски в Пиренеях являлись не кем иным, как далекой ветвью славян, что вся культура и история скифов и сарматов была собственно славянской, то неудивительно, что подобные теории находили горячий и восторженный отклик во всем славянском мире.
Что могли противопоставить этим теориям ученые второй группы? Почти ничего. Их исследования приводили обычно лишь к констатации того, что достоверных данных о славянах в древности очень мало, что их существование в Германии, Италии или на Балканах до VI века не доказано и что их культура вплоть до X века была весьма примитивной. Среди широкой общественности такие выводы, бесспорно, не могли соперничать с тезисами автохтонистов.
|Я вовсе не собираюсь излагать здесь историю проделанных ранее исследований и критически их анализировать. Это была бы неблагодарная задача. Хочу лишь обратить внимание читателя на то, что нельзя ставить на одну доску всех сторонников автохтонических теорий и что, хотя среди них и были безудержные фантазеры, вклад некоторых наиболее вдумчивых автохтонистов был значителен и даже содействовал научному прогрессу.
Мысль написать этот труд подал профессор Эрлст Денис, который в 1919 году предложил мне подготовить его для сборника публикаций Института «d’Études slaves». Глубоко сожалею, что смерть профессора Дениса помешала мне выразить ему мою благодарность и что я должен ограничиться лишь тем, что почту здесь его память.
За издание «Manuel de l’antiquité slave» я многим обязан Андре Ма-зону, профессору философского факультета Страсбургского университета, который посвятил этому труду и свой ум, и свое время. Приношу ему мою искреннюю благодарность и дружескую признательность.
Прага, июль 1922 года.
Любор Нидерле.

История древних славян


Часть первая
Праславянское единство: его происхождение и развитие
Глава I
Происхождение славян
Вплоть до конца XVIII века наука не могла дать удовлетворительного ответа на вопрос о происхождении славян, хотя он уже тогда привлекал внимание ученых. Об этом свидетельствуют относящиеся к тому времени первые попытки дать очерк истории славян, в которых был поставлен этот вопрос. Все утверждения, связывающие славян с такими древними народами, как сарматы, геты, аланы, иллирийцы, фракийцы, вандалы и т. д., утверждения, появляющиеся в различных хрониках с начала XVI века, основываются лишь на произвольном, тенденциозном толковании священного писания и церковной литературы или на простой преемственности народов, которые когда-то населяли ту же территорию, что и современные славяне, либо, наконец, на чисто внешнем сходстве некоторых этнических названий.
Так обстояло дело до начала XIX века. Лишь немногие историки смогли подняться над уровнем науки того времени, при котором решение вопроса о происхождении славян не могло быть нанаучно обосновано и не имело перспективы. Положение изменилось к лучшему только в первой половине XIX века под влиянием двух новых научных дисциплин: сравнительного языкознания и антропологии; обе они внесли новые позитивные факты.
История сама по себе безмолвна. Нет ни одного исторического факта, ни одной достоверной традиции, ни даже мифологической генеалогии, которые помогли бы нам ответить на вопрос о происхождении славян. Славяне появляются на исторической арене неожиданно как великий и уже сформировавшийся народ; мы даже не знаем, откуда он пришел и каковы были его отношения с другими народами. Лишь одно свидетельство вносит кажущуюся ясность в интересующий нас вопрос: это известный отрывок из летописи, приписываемой Нестору и сохранившейся до нашего времени в том виде, в котором она была написана в Киеве в XII веке[1]; этот отрывок можно считать своего рода «свидетельством о рождении» славян.
Первая часть летописи «Повесть временных лет»[2] начала создаваться, по крайней мере, столетием раньше. В начале летописи приведен довольно подробный легендарный рассказ о расселении народов, которые когда-то пытались воздвигнуть вавилонскую башню в земле Сеннаар. Эти сведения заимствованы из византийских хроник VI–IX веков (так называемой «Пасхальной» хроники и хроники Малалы и Амартола);

однако в соответствующих местах названных хроник нет ни одного
упоминания о славянах. Этот пробел, очевидно, задел славянского летописца,
достопочтенного монаха Киево-Печерской лавры. Он захотел восполнить его, поставив
свой народ среди тех народов, которые, согласно традиции, жили в Европе; поэтому в
порядке разъяснения он присоединил название «славяне» к имени иллирийцев —
иллиро-славяне
[3]
. Этим дополнением он включил славян в историю, даже не изменив
традиционное число 72 народов. Именно здесь иллирийцы были впервые названы
народом, родственным славянам, и с этого времени эта точка зрения в течение долгого
времени являлась господствующей при изучении истории славян. Славяне пришли из
Сеннаара в Европу и поселились сначала на Балканском полуострове. Там и нужно
искать их колыбель, их европейскую прародину, в землях иллирийцев, фракийцев, в
Паннонии, на берегах Дуная. Отсюда позднее вышли отдельные славянские племена,
когда распалось их первоначальное единство, чтобы занять свои исторические земли
между Дунаем, Балтийским морем и Днепром.
Эта теория была принята сначала всей славянской историографией, и в частности
старой польской школой (Кадлубек, Богухвал, Мержва, Chronica Polonorum, Chronica -42-principum Poloniae, Длугош и т. д.) и чешской (Далимил, Ян Маригнола, Пшибик Пулкава,
Гаек из Либочан, Б. Папроцкий); в дальнейшем она обросла новыми домыслами
[4]
.
Затем появилась новая теория. Мы не знаем, где именно она возникла. Следует
полагать, что она возникла вне упомянутых школ, ибо впервые мы встречаемся с этой
теорией в Баварской хронике XIII века и позднее у немецких и итальянских ученых (Flav.
Blondus, A. Coccius Sabellicus, F. Irenicus, B. Rhenanus, A. Krantz и т. д.). От них эту теорию
приняли славянские историки Б. Ваповский, М. Кромер, С. Дубравиус, Т. Пешина из
Чехорода, Я. Бековский, Я. Матиаш из Судет и многие другие. Согласно второй теории,
славяне якобы продвинулись вдоль побережья Черного моря на север и первоначально
поселились в Южной России, где истории известны были вначале древние скифы и
сарматы, а позднее аланы, роксоланы и т. д. Отсюда и возникла мысль о родстве этих
племен со славянами, а также представление о балканских сарматах как о предках всех
славян. Продвигаясь дальше на запад, славяне якобы разделились на две основные
ветви: южные славяне (на юг от Карпат) и северные (на север от Карпат).
Так вместе с теорией первоначального разделения славян на две ветви появились
балканская и сарматская теории; обе они имели своих восторженных последователей,
обе продержались вплоть до наших дней. Еще и теперь нередко появляются книги, в
которых древнейшая история славян основана на отождествлении их с сарматами или с
фракийцами, даками и иллирийцами. Тем не менее уже в конце XVIII века некоторые
ученые поняли, что подобные теории, основывающиеся лишь на предположительной
аналогии различных народов со славянами, не имеют никакой ценности. Чешский
славист Й. Добровский писал в 1810 году своему другу Копитару: «Меня радуют такие
исследования. Только я прихожу к совершенно другому выводу.Все это доказывает мне,
что славяне не являются даками, гетами, фракийцами, иллирийцами, паннонцами…
Славяне — это славяне, и наиболее близки им литовцы. Итак, их нужно искать среди
последних на Днепре или за Днепром»
[5]
.
Некоторые историки придерживались тех же взглядов еще до Добровского. После него
Шафарик в своих «Славянских древностях» опроверг взгляды всех предшествующих
исследователей. Если в своих ранних трудах он находился под большим влиянием
старых теорий
[6]
, то в «Древностях», вышедших в 1837 году, он отверг, за некоторыми
исключениями, эти гипотезы как ошибочные. В основу своей книги Шафарик положил
тщательный разбор исторических фактов. Поэтому его труд навсегда останется
основным и незаменимым пособием по данному вопросу, несмотря на то что проблема
происхождения славян в нем не разрешена — такая задача превышала возможности
самого строгого исторического анализа того времени.
Другие же ученые обратились к новой науке — сравнительному языкознанию, чтобы в
ней найти ответ, который не могла им дать история. Взаимное родство славянских
языков допускалось еще в начале XII века (см. Киевскую летопись), однако еще долгое
время была неизвестна подлинная степень родства славянских языков с остальными
европейскими языками. Первые попытки, предпринятые в XVII и XVIII веках, выяснить это
(G. W. Leibniz, P. Ch. Levesque, Fréret, Court de Gebelin, J. Dankowsky, K. G. Anton, J. Chr.
Adelung, Iv. Levanda, B. Siestrzencewicz и др.) имели тот недостаток, что были либо
слишком нерешительными, либо просто необоснованными. Когда В. Джонс в 1786 году
установил общее происхождение санскрита, галльского, греческого, латинского,
немецкого и древнеперсидского языков, он не определил еще место славянского языка в
семье этих языков.
Только Ф. Бопп во втором томе своей известной «Сравнительной грамматики»
(«Vergleichende Grammatik», 1833) решил вопрос о взаимоотношении славянского языка
с остальными индоевропейскими языками и тем самым дал первый научно
обоснованный ответ на вопрос о происхождении славян, который безуспешно пытались
разрешить историки. Решение вопроса о происхождении языка является одновременно
ответом на вопрос о происхождении народа, говорящего на этом языке.
С этого времени возникло много споров об индоевропейцах и о сущности их языка.
Были высказаны различные взгляды, которые в настоящее время справедливо
отвергнуты и потеряли всякую ценность. Одно лишь доказано, что ни один из
известных языков не является предком остальных языков и что никогда не существовал -43-индоевропейский народ единой несмешанной расы, который имел бы единый язык и
единую культуру. Наряду с этим приняты следующие положения, лежащие в основе
наших нынешних взглядов:
1. Когда-то существовал общий индоевропейский язык, который, однако, никогда не
был в полной мере единым.
2. Развитие диалектов этого языка привело к возникновению ряда языков, которые мы
называем индоевропейскими или арийскими. К ним относятся, не считая языков,
бесследно исчезнувших, греческий, латинский, галльский, немецкий, албанский,
армянский, литовский, персидский, санскрит и общеславянский либо праславянский,
который в течение довольно длительного времени развился в современные славянские
языки. Начало существования славянских народов относится именно к тому времени,
когда сложился этот общий язык.
Процесс развития этого языка еще неясен. Наука пока еще не продвинулась настолько
вперед, чтобы с должной полнотой осветить этот вопрос. Установлено лишь, что
формированию новых языков и народов способствовал ряд факторов: стихийная сила
дифференциации, местные различия, возникшие в результате изоляции отдельных
групп, и, наконец, ассимиляция инородных элементов. Но в какой мере каждый из этих
факторов способствовал возникновению общего славянского языка? Этот вопрос
почти не разрешен, а поэтому история общеславянского языка и поныне не выяснена.
Развитие арийского праязыка могло происходить двумя путями: либо путем внезапного
и полного отрыва разных диалектов и говорящих на них народов от материнского
ствола, либо путем децентрализации, связанной с формированием новых диалектных
центров, которые изолировались постепенно, не отрываясь полностью от
первоначального ядра, то есть не утратив связи с остальными диалектами и народами.
Обе эти гипотезы имели своих приверженцев. Родословная, предложенная
А. Шлейхером, как и родословная, составленная А. Фиком, хорошо известны; известна
также теория «волн» (Übergangs-Wellen-Theorie) Иоганна Шмидта. В соответствии с
различными концепциями менялся, как эт


Тем не менее можно считать, что установлены все же некоторые существенные
данные, позволяющие в настоящее время объяснить возникновение славян следующим
образом.
Когда различия в индоевропейском языке стали возрастать и когда эта большая
языковая общность стала распадаться на две группы — языки сатем (satem) и кентум
(centum), — праславянский язык, соединенный с пралитовским языком, довольно долго
входил в первую группу, так что он сохранил особое сходство с древнефракийским
(армянским) и индо-иранским языком. Связь с фракийцами была наиболее тесной в
окраинных областях, где позднее жили исторические даки. Предки германцев были в
группе народов кентум среди наиближайших соседей славян. Об этом мы можем судить
по некоторым аналогиям в славянском и немецком языках.
В начале второго тысячелетия до н. э. все индоевропейские языки, по всей
вероятности, уже сформировались и разделились, так как в течение этого тысячелетия
на территории Европы и Азии появляются некоторые арийские народы как уже
сложившиеся этнические единицы. Будущие литовцы были тогда все еще объединены с
праславянами. Славяно-литовский народ и поныне представляет (за исключением индо-
иранских языков) единственный пример первобытной общности двух арийских
народов
[7]
; его соседями всегда были с одной стороны германцы и кельты, с другой -45-стороны фракийцы и иранцы.
После отделения литовцев от славян, происшедшего, по всей вероятности, во втором
или в первом тысячелетии до н. э., славяне образовали единый народ с общим языком и
лишь едва наметившимися слабыми диалектными различиями и оставались в таком
состоянии вплоть до начала нашей эры. В течение первого тысячелетия нашей эры их
единство начало распадаться, развивались новые языки (правда, еще очень близкие
друг к другу)
[8] и возникли новые славянские народы. Таковы сведения, которые дает
нам языкознание, таков его ответ на вопрос о происхождении славян.
Наряду со сравнительным языкознанием появилась еще одна наука — антропология,
также принесшая новые дополнительные факты. Шведский исследователь А. Ретциус в
1842 году стал определять место славян среди остальных народов с соматологической
точки зрения, основываясь при этом на форме их головы, и создал систему, в основу
которой было положено изучение относительной длины черепа и величины лицевого
угла

9]
. Он объединил древних германцев, кельтов, римлян, греков, индусов, персов,
арабов и евреев в группу «долихоцефальных (длинноголовых) ортогнатов», а угров,
европейских турок, албанцев, басков, древних этрусков, латышей и славян в группу
«брахицефальных (короткоголовых) ортогнатов». Обе группы были различного
происхождения, поэтому раса, к которой относились славяне, была совершенно чужда
расе, к которой относились германцы и кельты. Очевидно, что одна из них должна была
быть «ариизирована» другой и принять от нее индоевропейский язык. А. Ретциус
особенно и не пытался определить отношение между языком и расой. Этот вопрос
возник позднее в первых французских и немецких антропологических школах. Немецкие
ученые, опираясь на новые исследования немецких погребений меровингской эпохи (V–
VIII веков) с так называемыми «Reihengräber», создали в соответствии с системой
Ретциуса теорию древней чистой германской расы с относительно длинной головой
(долихоцефалы или мезоцефалы) и с некоторыми характерными внешними чертами:
довольно высокий рост, розовый цвет лица, белокурые волосы, светлые глаза. Этой
расе была противопоставлена другая, более мелкая, с более короткой головой
(брахицефалы), более темным цветом кожи, каштановыми волосами и темными
глазами; главными представителями этой расы должны были быть славяне и древние
обитатели Франции — кельты, или галлы.
Во Франции школа выдающегося антрополога П. Брока (E. Hamy, Ab. Hovelacque,
P. Topinard, R. Collignon и др.) приняла примерно ту же точку зрения; так в
антропологической науке появилась теория о двух первоначальных расах, которые
когда-то заселили Европу и из которых образовалась семья народов, говорящих на
индоевропейском языке. Оставалось выяснить — и это вызвало много споров, — какая
же из двух первоначальных рас была арийской и какая была «ариизирована» другой
расой.
Немцы почти всегда считали первую расу, длинноголовую и белокурую, расой
праарийцев, и эту точку зрения разделяли ведущие английские антропологи (Thurnam,
Huxley, Sayce, Rendall). Во Франции же, напротив, мнения разделились. Одни
присоединились к немецкой теории (Lapouge), другие же (их было большинство) считали
вторую расу, темную и брахицефальную, называемую часто кельтско-славянской,
первоначальной расой, которая передала индоевропейский язык североевропейским
белокурым иноплеменникам. Так как основные черты ее, брахицефалия и темная
окраска волос и глаз, приближали эту расу к среднеазиатским народам со сходными
особенностями, то было даже высказано предположение о ее родстве с финнами,
монголами и туранцами. Место, предназначаемое, согласно этой теории, праславянам,
легко определить: праславяне пришли из Средней Азии, у них была относительно
короткая голова, темные глаза и волосы. Брахицефалы с темными глазами и волосами
заселили Среднюю Европу, главным образом ее горные области, и смешались частью с
северными длинноголовыми и белокурыми соседями, частью с народами более
древними, а именно с темными долихоцефалами Средиземноморья. Согласно одной
версии, праславяне, смешавшись с первыми, передали им свою речь, по другой же
версии, напротив, они сами восприняли их речь.
Однако сторонники этой теории туранского происхождения славян основывались в -46-своих выводах на ошибочной или, по меньшей мере, на недостаточно обоснованной
гипотезе. Они опирались на результаты, полученные при изучении двух групп
источников, очень отдаленных друг от друга по времени: первоначальный германский
тип был определен по ранним источникам — документам и погребениям V–VIII веков,
праславянский же тип был установлен по относительно поздним источникам, так как
ранние источники были в то время еще мало известны. Таким образом, сравнивались
несравнимые величины — современное состояние одного народа с былым состоянием
другого народа. Поэтому, как только были открыты древнеславянские погребения и
выявились новые краниологические данные, сторонники указанной теории сразу же
встретились с многочисленными затруднениями, в то же время углубленное изучение
этнографического материала также дало ряд новых фактов. Было установлено, что
черепа из славянских погребений IX–XII веков в большинстве своем такой же
удлиненной формы, как и черепа древних германцев, и очень близки им; было отмечено
также, что исторические документы дают описания древних славян как белокурого
народа со светлыми или голубыми глазами, розовым цветом лица. Оказалось, что у
северных славян (по крайней мере, у большинства из них) некоторые из этих физических
черт преобладают до сего времени
[10]
.
Древние погребения южнорусских славян содержали скелеты, из которых 80–90 %
имели долихоцефальные и мезоцефальные черепа; погребения северян на Пселе —
98 %; погребения древлян — 99 %; погребения полян в Киевской области — 90 %[11]
,
древних поляков в Плоцке — 97,5 %, в Слабожеве — 97 %; погребения древних
полабских славян в Мекленбурге — 81 %; погребения лужицких сербов в Лейбенгене в
Саксонии — 85 %; в Бургленгенфельде в Баварии — 93 %[12]
. Чешские антропологи при
изучении скелетов древних чехов выяснили, что среди последних черепа
долихоцефальных форм встречались чаще, чем у современных чехов. И. Геллих
установил (в 1899 году) среди древних чехов 28 % долихоцефальных и 38,5 %
мезоцефальных индивидуумов; эти цифры возросли с тех пор
[13]
.
Можно считать, что там, где ныне наблюдается преобладание брахицефальных
форм, население VIII–XII веков было мезоцефальным или даже долихоцефальным, что с
каждым годом все более подтверждается новыми открытиями.
В первом тексте, в котором упоминается о славянах VI столетия, обитавших на
берегах Дуная, говорится, что славяне не черные и не белые, а темные блондины:
„τ δ σώματα κα τ ς κόμας ο τε λευκο ς γαν, ξανθο ε σιυ, ο τε πη ς τ
μ λαν α το ς παντελ ς τ τραπται, λλ π ρυθρο ε σιν παντες“
[14]
.
Почти все древнеарабские свидетельства VII–X веков характеризуют славян как русых
(ashab); один лишь Ибрагим Ибн-Якуб, еврейский путешественник X века, отмечает:
«интересно, что жители Чехии смуглые». Слово «интересно» выдает его удивление по
поводу того, что чехи смуглые, из чего можно заключить, что остальные северные
славяне в целом не были таковыми
[15]
. Впрочем, и в настоящее время среди северных
славян преобладает тип блондина, а не шатена.
Некоторые исследователи, основываясь на этих фактах, приняли новую точку зрения
в вопросе происхождения славян и отнесли их предков к белокурой и
долихоцефальной, так называемой германской расе, сформировавшейся в Северной
Европе. Они утверждали, что в течение столетий первоначальный славянский тип
изменился под влиянием среды и скрещивания с соседними расами. Эту точку зрения
отстаивали у немцев Р. Вирхов, И. Кольман, Т. Пёше, К. Пенка, а среди русских
А. П. Богданов, Д. Н. Анучин, К. Иков, Н. Ю. Зограф; я также присоединился к этой точке
зрения в своих первых трудах.
Однако проблема оказалась более сложной, чем считали раньше, и не может быть
разрешена так легко и просто. Во многих местах в славянских погребениях были найдены
брахицефальные черепа, остатки темных или черных волос; с другой же стороны,
необходимо признать, что современное соматологическое строение славян очень
сложно и свидетельствует лишь об общем преобладании темного и брахицефального
типа, происхождение которого объяснить трудно. Нельзя считать, что это
преобладание было предопределено средой, его также нельзя удовлетворительно -47-объяснить более поздним скрещиванием. Я стремился использовать данные всех
источников, как старых, так и новых, и, исходя из них, пришел к убеждению, что вопрос о
происхождении и развитии славян гораздо сложнее, чем его до сих пор представляли; я
полагаю, что наиболее правдоподобна и вероятна гипотеза, построенная на
совокупности всех этих сложных факторов.
Праарийский тип не представлял собой чистый тип чистой расы. В эпоху
индоевропейского единства, когда начали увеличиваться внутренние языковые
различия, на этот процесс оказали влияние уже различные расы, особенно
североевропейская долихоцефальная светловолосая раса и среднеевропейская
брахицефальная темная раса. Поэтому отдельные народы, формировавшиеся таким
образом в течение третьего и второго тысячелетия до н. э., не были уже чистой расой с
соматологической точки зрения; это относится и к праславянам. Нет сомнения в том,
что они не отличались ни чистотой расы, ни единством физического типа, ибо они
получили начало от двух упомянутых великих рас, на стыке земель которых была их
прародина; самые древние исторические сведения, как и древние погребения, в равной
мере свидетельствуют об этом отсутствии единства расового типа у праславян. Этим
объясняются также те большие изменения, которые произошли у славян в течение
последнего тысячелетия. Несомненно, предстоит еще тщательно рассмотреть эту
проблему, но решение ее — я в этом убежден — может быть основано не столько на
признании влияния среды, сколько на признании скрещивания и «борьбы за
существование» («struggle for life») основных имеющихся в наличии элементов, то есть
северной долихоцефальной светловолосой расы и среднеевропейской
брахицефальной темноволосой расы.
Тысячи лет назад среди славян преобладал тип первой расы, поглощенной в
настоящее время другой расой, более жизнеспособной.
Археология в настоящее время не в состоянии разрешить вопрос о происхождении
славян. Действительно, нельзя проследить славянскую культуру от исторической эпохи
до тех древних времен, когда формировались славяне. В представлениях археологов о
славянских древностях до V века н. э. царит полная путаница, и все их попытки доказать
славянский характер лужицких и силезских полей погребений в восточной Германии
[16] и
сделать из этого соответствующие выводы являлись до настоящего времени
безуспешными. Принадлежность названных полей погребений славянам доказать не
удалось, так как связь этих памятников с безусловно славянскими погребениями до сих
пор не может быть установлена. В лучшем случае можно допустить лишь возможность
такого толкования
[17]
.
Некоторые немецкие археологи предполагают, что праславянская культура была
одной из составных частей великой неолитической культуры, называемой
«индоевропейской» или лучше «подунайской и закарпатской» с разнообразной
керамикой, часть которой раскрашена. Это также допустимо, однако для этого у нас нет
позитивных доказательств
[18]
, так как связь этой культуры с исторической эпохой нам
совершенно неизвестна.

Глава II
Прародина славян
Вопрос о прародине славян, то есть о территории, где сформировались славяне и где
они обитали вплоть до своего разделения и переселения на новые земли, тесно связан
с рассматривавшимся выше вопросом о происхождении славян. Прародина других
индоевропейских народов, соседних славянам, могла быть определена без особого
затруднения. Известно, что первоначальная территория германских племен включала
Скандинавию, Данию и прилегающие к ней острова, а также прибрежную полосу между
Эльбой (Лабой) и Одером (Одрой) и что эти племена заселили собственно Германию
лишь в первом тысячелетии до н. э.
[19] Литовцы, несомненно, почти полностью
сохранили свою прародину на побережье Балтийского моря. Древние фракийцы жили,
вероятно, гораздо севернее, чем обычно считают, на склонах Карпат, название -48-которых, по Я. Розвадовскому, очевидно, фракийского происхождения (по-албански
«karpe» — скала); по-видимому, фракийские племена оставались там и в историческую
эпоху.
Что же касается славян, то они, очевидно, довольно долгое время обитали где-то по
соседству с этими народами. На это указывает их принадлежность к индоевропейской
языковой семье сатем (см. выше, стр. 22), кроме того, соседство с фракийцами,
особенно с северными (именовавшимися часто даками), и, наконец, тесная связь с
литовцами в эпоху «литовско-славянского единства». С бассейнами каких рек связана
прародина славян и каковы были ее границы — таковы первоочередные вопросы,
стоящие перед исследователем древнейшей истории славян. Это тем более важно, что
в зависимости от решения этих вопросов находятся наши представления как о самом
начале истории славян, так и об их первоначальной культуре. Прародину славян разные
исследователи определяют по-разному, и даже между наиболее выдающимися из них
нет согласия по данному вопросу.
В то время как Я. Пейскер, историк и социолог, считает, что прародина славян
находится в болотах у Рокитны (в бассейне Припяти), а Н. Ростафинский значительно
расширяет ее границы к югу и востоку за счет обширных и плодородных областей,
русский историк В. О. Ключевский ищет ее на Дунае; чешский же археолог И. Л. Пич,
искавший ее сначала в Подунавье и Венгрии, в своих последних работах определяет ее
между Эльбой и Вислой; наконец, два выдающихся славянских лингвиста
Я. Розвадовский и А. А. Шахматов ищут прародину славян севернее, в долине Двины
вплоть до озера Ильмень
[20]
. Я уже не говорю о разных «автохтонистских» теориях,
которые помещают праславян на территории всей Центральной Европы, на восток от
Роны и Рейна. Хотя эти теории научно совершенно не обоснованы, они тем не менее
удерживаются до настоящего времени.
Однако оставим эти теории в стороне; я подробно изложил их в своих «Славянских
древностях»
[21]
, здесь они неуместны, ибо бесполезность их совершенно очевидна.
Первый вопрос формулируется так: к северу или к югу от Карпат находилась прародина
славян? По этому вопросу долгое время существовали две точки зрения: одни
помещали ее на север, в древнюю Сарматию (отсюда и название этой теории
«сарматская»), другие же искали ее на среднем и нижнем Дунае (отсюда название
теории «дунайская»). Дунайская теория утратила свое былое значение, однако в
прошлом столетии ее отстаивали многочисленные исследователи: А. Беловский,
М. Погодин, Фр. Рачки, М. Дринов, Ив. Филевич, Й. Пич, Дм. Самоквасов и В. Ключевский;
еще и теперь она имеет своих сторонников и будет их иметь и в будущем, поэтому мы
должны рассмотреть основные ее аргументы и сравнить их с аргументами,
приводимыми в пользу северной прародины славян.
Главным доказательством являлась Киевская летопись, которую можно назвать
«свидетельством о рождении» славян. Последнее содержится уже в начале летописи, в
главе, названной «Се повести времяньных летъ, откуду есть пошла руская земля, кто въ
Киеве нача первее княжити», в главе, которая была написана в XI веке, а частично уже в
X
[22] веке монахом Киево-Печерской лавры, использовавшим древние церковные
летописи и византийские хроники
[23]
. Текст гласит:
«Спустя много времени
[24] сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и
Болгарская. И от этих славян разошлись славяне по земле и прозвались именами
своими, где кто сел на каком месте. Так, например, одни, придя, сели на реке именем
Морава и прозвались морава, а другии назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые
хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян на дунайских и поселились
среди них и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами,
а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи — лутичи, иные — мазовшане, иные —
поморяне.
Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие —
древлянами, потому что сели в лесах, а еще другие сели между Припятью и Двиною и
назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами по речке, которая
впадает в Двину и носит название Полота. Те же славяне, которые сели около озера
Ильменя, прозвались своим именем — славянами, и построили город, и назвали его -49-Ильменя, прозвались своим именем — славянами, и построили город, и назвали его
Новгородом. А другие сели по Десне, и по Семи, и по Суле и назвались северянами. И так
разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась „славянская“»
[25]
.
Итак, по мнению автора, славяне жили когда-то на среднем Дунае и, выйдя оттуда,
расселились по территории Чехии, Моравии, Германии, Польши и России. Эта точка
зрения подтверждается в летописи еще дважды. В том же тексте имеется упоминание о
том, что славяне были изгнаны со своих первоначальных земель влахами (волохами), и
далее добавляется в части, посвященной св. апостолу Павлу, что «ту бо есть Илюрикъ,
его же доходилъ апостолъ Павел; ту бо беша словене первое»
[26]
.
Эти три места из древнейшей славянской летописи являются, несомненно, важнейшим
источником при изучении истории происхождения славян и свидетельствуют о том,
какое представление об этом предмете имели сами славяне в X, XI и XII веках; они
считали, что расселение различных славянских групп началось вблизи нижнего и
среднего Дуная, в областях, которые назывались в то время «землями Булгар и Угров».
Это представление было господствующим затем для большинства славянских
историков и летописцев, в частности в Польше у Кадлубека, Богухвала и Длугоша, и
сохранялось вплоть до конца XIX века. В их работах мы встречали лишь
несущественные различия в деталях, касающихся точного определения границ этой
прародины. Паннония часто называлась «mater et origo omnium sclavonicarum nationum»
(«матерью и началом всех славянских народов») или «prima et vetus Slavorum sedes
parens et alumna» («первоначальная и древнейшая родина славян»)
[27]
. Особая
традиция сообщает о том, как предки чехов, поляков и русских вышли из Хорватии и
Сербии под предводительством братьев Чеха, Леха и Руса. Доказано, что подобные
традиции являются всего лишь вымыслами, возникшими в чешских и польских
монастырях XII и XIII веков
[28]
. Однако, несмотря на это, русская летопись и в
дальнейшем оставалась позитивной базой дунайской теории даже для самых
авторитетных исследователей. Ее рассматривали как достоверную традицию, как
подлинное воспоминание о землях, населенных предками славян, которое летописец
записал по народному преданию. И даже Шафарик посвятил целую главу в своих
«Древностях» доказательству достоверности этой традиции.
К сожалению, свидетельство Киевской летописи нельзя признать ни подлинным, ни
правдивым. Это лишь часть той сети вымыслов, которую создал летописец,
рассказывая об отходе славян от Вавилонской башни по дорогам через Малую Азию к
Балканскому полуострову, который будто бы стал их первым местом жительства, их
европейской прародиной. Отсюда отождествление древних иллирийцев со славянами,
что мы и находим в летописи, отсюда также идея об их первом месте жительства на
среднем Дунае, где в XII веке находились земли болгар и угров.
Утверждение русского летописца не основывается даже на народной традиции. Это
чистые вымыслы, использованные летописцем, если только он сам не создал их или не
воспринял от другого летописца, который был их создателем. Такой вывод вытекает не
только из общей концепции летописца, из всецело библейского характера его исходных
положений и из некоторых других сведений (так, например, мы узнаем, что духовенство
южных славян создавало различные легенды с целью доказать древность славян в
Хорватском королевстве), но и из всех фактических данных о древнейшей истории
Подунавья и Балкан
[29]
.
Эта история убеждает нас в том, что иллирийцы, фракийцы, паннонцы, сарматы, галлы
и другие народы, жившие когда-то в этих местах, не имеют ничего общего со славянами,
что их языки были совершенно отличны от славянского языка и что до христианской
эры в этих местах нет никаких следов пребывания славян. В действительности же все
фактические данные заставляют нас искать прародину славян в областях, откуда
началась их миграция, а именно на север от Карпат, вдали от Дуная и от Балкан. Таков
вывод, к которому нас неизбежно приводят все имеющиеся сведения.
История, как я уже говорил, не нашла ни малейших следов пребывания славян по
нижнему и среднему течению Дуная в период до нашей эры. Название местностей, рек,
гор и самих народов, а также памятники их письменности указывают нам на
распространение в этих областях иных языков, каждый из которых так же близок к -50-славянскому, как и к любому другому индоевропейскому языку. А ведь именно в ту эпоху,
в которую мы тщетно ищем славян на Дунае, до Рима дошли уже первые сведения о
славянах, сведения, в которых сообщается о большом народе, живущем по ту сторону
Германии, на другом берегу Вислы, и именуемом венедами. То, что венеды должны
рассматриваться как славяне, я докажу ниже
[30]
. А пока ограничимся тем, что допустим
существование славян к северу от Карпат. Мы увидим вскоре, что оттуда они
постепенно продвигались к югу, к Дунаю, наконец, перешли его, но нигде в истории мы не
встретим описания миграции славян в обратном направлении, то есть с юга на север.
Киевской традиции, которая помещает прародину славян на юг от Карпат и которая
представляется нам совершенно неправдоподобной, мы можем противопоставить два
других исторических источника, более достоверных, подлинных и значительных, явно
свидетельствующих в пользу северной прародины славян. Первый источник —
свидетельство анонимного Равеннского космографа (1. 12): «Sexta ut hora noctis
Scytharum est patria unde Sclavinorum exorta est prosapia». Речь идет о Скифии на северо-
востоке Европы. Точно неизвестно, в каком веке жил автор этого свидетельства, но,
несомненно, это было не позднее VII века; следовательно, он по времени жил ближе к
событиям, связанным с началом переселения славян со своей прародины, нежели
киевский летописец XII века.
Второе свидетельство содержится в кратком описании славянских народов, также
анонимном, написанном, вероятнее всего, в IX веке славянским монахом одного из
баварских монастырей. Этот Баварский аноним (Anonymus Bavarus), как его называют,
включает в число народов к северу от Дуная (такая локализация подтверждается самим
названием его списка) народ, названный «Zeruiani, quod tantum est regnum ut ex eo
cunctae gentes Sclauorum exortae sint et originem sicut affirmant ducant»
[31]

. Правда, мы не
знаем, какой народ имеет в виду Баварский аноним под названием Zeruiani, не является
ли оно искаженным названием сарматов или сербов и не идет ли здесь речь о названии
северян позднейшей Руси; во всяком случае, здесь говорится о народе, который жил к
северу от Дуная и от Карпат, где-то в глубине древней Сарматии. Итак, это и есть место
происхождения всех славян, определенное народной традицией IX века, традицией
подлинной и ни в коем случае не вымышленной, так как ее сохранял сам народ («sicut
affirmant»).
К этим двум свидетельствам можем добавить и третье: само представление
историков VI века, согласно которому в то время, когда начали намечаться места
жительства и переселения славян, они имели свою прародину где-то к северу от Дуная.
Нет ни одного сообщения, которое свидетельствовало бы об обратном. Итак,
очевидно, что в эпоху, когда славяне стали известны в Европе, весь мир считал их
народом северного происхождения.
Лингвистические доводы, приводимые иногда сторонниками дунайской теории с целью
защитить свою точку зрения, не имеют решающего значения. Сторонники этой теории
ссылаются на распространенность названия Дунай
[32] в песнях и в топонимике
славянских народов, а именно тех народов, вся история которых протекала вдали от
этой реки; однако если принять во внимание те отношения, которые должны были
всегда связывать поляков и русских с Подунавьем (чехи и словаки всегда были очень
близки к нему), то нельзя признать эти доказательства в пользу дунайской прародины
славян справедливыми и решающими. Наоборот, если для решения вопроса обратиться
к исследованию всех индоевропейских языков и их взаимосвязей, то славянский язык
был тесно связан, с одной стороны, с фракийским (дакийским), иранским и германским
языками, а с другой стороны, с литовским и финским языками. Вряд ли можно найти
более подходящую территорию, где могли бы развиваться эти разносторонние связи,
чем область в районе Закарпатья. Сам характер этой области более чем что бы то ни
было другое соответствует названиям флоры и фауны, сохранившимся в
древнеславянском словаре
[33]
. Напомним, кстати, выводы антропологии по вопросу о
первоначальном физическом типе славян (см. стр. 25), заключения, правда, пока еще
очень неопределенные, к которым пришли археологи на основании добытых ими
материалов, и разобранная выше гипотеза предстанет в еще более достоверном виде.
Таковы доводы, которые, я полагаю, дают нам право отнести прародину славян на -51-север от Карпат. Нам остается определить ее размеры и наметить, насколько
возможно, ее границы. Как я уже говорил (см. выше, стр. 28), сторонники северной
прародины определяют ее местонахождение довольно различно: то на восток, то на
запад от Вислы, и даже в низовьях Немана и Двины, вплоть до побережья озера
Ильмень. Это вызвано тем, что решение этой проблемы является действительно делом
трудным.
Приступая к определению области, в которой жили славяне до своего расселения, то
есть около начала нашей эры, можно прежде всего считать установленным, что славяне
долгое время не переходили Карпатские горы. Я не стану отрицать, что отдельные
группы славян могли проникать через главные Карпатские перевалы, в частности через
Яблоновский и Ужоцкий, вплоть до нынешней Словакии.
Однако народ в целом все еще оставался на территории к северу от самих гор и,
естественно, от галицийских лесов, окружавших эти горы. Необходимо напомнить, что
как древняя карпатская топонимика, так и исторические названия главных карпатских
горных цепей (Карпаты, Татра, Фатра, Матра, Магура, Бескид) чужды славянскому языку.
Однако Подолье и Волынь должны были быть славянскими уже в эпоху Геродота, судя
по его сообщениям о жителях этих областей, которых он называет неврами (Νευρο )
(IV, 100–118) и славянское происхождение которых вполне очевидно
[34]
.
Трудно определить, шла ли западная граница славянской прародины по Эльбе или по
Висле. Определение этой границы зависит от того, удастся ли археологам выяснить
этническую принадлежность полей погребений лужицко-силезского типа, упоминавшихся
выше (на стр. 26). Если удастся доказать славянскую принадлежность полей погребений,
то старая граница прародины славян конца второго тысячелетия до н. э. продвинется
до Эльбы и Заале, если же не удастся доказать это, то граница останется в области
Вислы. Такова точка зрения, которую я принимаю в настоящее время. Ее подтверждает
еще один лингвистический довод. Славянам было вначале неизвестно слово «бук»
(Fagus silvatica), так как, будучи в семье индоевропейских народов, они относились к
большой группе, жившей за восточной границей распространения этого дерева, то есть
восточнее приблизительной линии Кенигсберг (Калининград) — Кременец — Одесса
[35]
.
Однако они узнали это дерево еще в эпоху своего единства, так как приняли германское
название (Buche), из чего можно заключить, что они достигли Вислы уже во времена до
нашей эры. Перешли ли они тогда же эту реку и достигли ли Эльбы — таков вопрос, на
который, как мы видели, должна ответить археология.
Однако здесь следует учесть еще одно обстоятельство. Если удастся доказать
славянское происхождение полей погребений, относящихся целиком к первому
тысячелетию до н. э., то надо будет предположить, что славяне, проникнув за Эльбу,
были вытеснены во второй половине этого тысячелетия отчасти кельтами,
двигавшимися с запада, а затем германцами с севера, так что Висла опять стала их
западной границей и оставалась ею вплоть до начала великого славянского
переселения. Все древние авторы сходятся во мнении, что Висла является границей
Германии и Сарматии
[36]
, и нет никаких причин предполагать, что это их мнение не
имеет реального основания.
В равной степени не ясна и восточная граница. Известно, что Поволжье было некогда
областью распространения угро-финских народов и что их земли когда-то
простирались на запад, включая полностью районы Угры, Оки, а возможно, и Дона. Лишь
область Днепра относилась к славянской прародине. Название этой реки, безусловно,
неславянского происхождения
[37]
, древнее название Борисфен можно лишь с трудом
вывести из древнеславянского «берстъ», русского «берест»
[38]
. Однако имеются иные
доказательства, побуждающие нас включить средний Днепр в число славянских рек.
Принимая во внимание то, что в VI веке н. э. территория севернее Азовского моря, или
точнее Подонье, была уже истинным средоточием славян (Прокопий, IV, 4, говорит о
«бесчисленных племенах антов»: θνη μετρα τ ν ντ ν), мы, несомненно, имеем право
присоединить начиная с нашей эры к первоначальным землям славян среднее течение
Днепра, а одновременно и его притоки Березину и Десну
[39]
, названия которых,
бесспорно, славянские. -52-Полагаю далее, что будинов Геродота (Βουδ νοι, IV, 21, 102, 108), вероятно, можно
считать славянами. Места их жительства были где-то на Десне и в близлежащих к ней
районах Подонья
[40]
. Скифы-земледельцы, живущие между Бугом и Днепром (Herodot,
IV, 17, 18, 53, 54) над порогами и ведущие совершенно иной образ жизни по сравнению с
подлинными скифами-кочевниками, не могли быть никем иным, кроме как предками
восточных славян. В то время к Черному морю славяне проникали лишь как торговцы.
Этим и объясняется древнеславянское слово «корабль», взятое из греческого καρ βιον,
— слово, которое славяне заимствовали еще до нашей эры.
На севере долины Немана и Двины были сначала литовскими; полоса бесчисленных
озер и болот, тянувшаяся между Пруссией и Мазовией и дальше между притоками
Нарева и Припяти, представляла естественную границу, которую позднее славяне лишь
частично перешли
[41]
. Литовская территория простиралась ранее даже на северо-
восток, к верхнему течению Днепра, где и отделяла славян от западных и восточных
финнов.
В какую же эпоху славяне проникли вплоть до Немана и верхнего Днепра? Известно,
что в IX веке н. э. славяне прочно заселяли берега озера Ильмень и даже берега Невы и
Ладожского озера; но это было в эпоху, очень отдаленную от времени существования
их общей прародины и славянского единства. А. Соболевский, выдающийся русский
филолог, предполагает, что сюда славяне проникли уже довольно рано, до распада
языкового единства, и основывается при этом на древнеславянских формах названий
Немънъ, лит. Nemunas и Seregěrъ, или Seližarъ (Селигер — название озера около
Осташкова); однако его выводы вызвали возражения
[42]
. Вопрос остается открытым, я
же сам скорее склонился бы к отрицательному решению. По моему мнению, едва ли
возможно искать северную границу славян за городом Смоленском.
Из всего сказанного вытекает, что территория, населенная славянами до их
расселения, простиралась между Эльбой и средним Поднепровьем (с Десной, Припятью
и Березиной), однако в эту территорию не следует включать западную часть,
расположенную между Эльбой и Вислой, пока не будет доказана славянская
принадлежность полей погребений в этой области, если она вообще будет когда-либо
доказана. Итак, славяне во время своего этнического и языкового единства жили на
территории современной восточной Польши, южной части Белоруссии (в районе
среднего течения Березины, а также по течению Сожа и Ипути), в северной части
Украины, Подолии, Волыни и Киевщины с Десной
[43]
. Подобное размещение
общеславянских мест поселения наилучшим образом согласуется с данными древних
источников (Равеннского и Баварского анонимов), а также со сведениями,
относящимися к I–IV векам н. э., о большом народе венедов. Равным образом
доказывает нам это и изучение взаимосвязи между древнеславянским, древнеиранским,
литовским и западно-финским языками. Здесь мы также встречаем природу, флора и
фауна которой соответствуют тому, что нам сохранил древнеславянский словарный
фонд о фауне и флоре славянской прародины. В этом отношении моя точка зрения
полностью совпадает с точкой зрения Ростафинского, однако я не согласен с
Пейскером, который проводит границу прародины славян только по Припятьским
болотам
[44]
.
Еще один вопрос представляет определенную трудность — вопрос о названиях
водных путей. Естественно было бы ожидать, что эти названия в областях, долгое
время заселенных славянами, будут исключительно славянскими. Однако наиболее
выдающиеся филологи постоянно подкрепляют все новыми доказательствами
утверждения, что названия водных путей в древней Польше большей частью
неславянского происхождения, например Висла, Виар, Нида, Раба, Рона, Сан, Мень,
Мрога, Брда, Одра, Особлога, Лабунька, Вда, Сола, Орава, Морава, Видава и т. д. Два
славянских исследователя, Ян Розвадовский (Краков) и Александр Шахматов
(Петроград), в особенности защищали эту точку зрения; они рассматривали большую
часть этих названий как галльские. На этом основании они относили прародину славян
за область нижнего Немана, в район Двины и на берега озера Ильмень; однако и здесь, к
сожалению, не были обнаружены названия древнеславянского происхождения.
Шахматов считал, что на Припяти и Двине жили финны, а в восточной части -53-Шахматов считал, что на Припяти и Двине жили финны, а в восточной части
Повисленья — галло-венеды
[45]
, славяне же якобы поселились здесь лишь в III веке н. э.
Так как все эти различные точки зрения представлены филологами в равной мере
известными, то решить проблему очень трудно. Тем не менее решение должно быть
найдено. В одинаковой мере нельзя допустить как кельтскую, так и финскую
принадлежность вышеназванных областей, как это утверждает Шахматов, так же как
нельзя полностью исключить наличие там славян. Такой путь мог бы привести к
абсурдному выводу, что в Европе вообще не существует области, которую можно было
бы считать славянской прародиной
[46]
, так как нет области, где бы географическая
терминология была чисто славянской. Пришлось бы исключить славян из числа
обитателей древней Европы, предположив, что они появились здесь лишь несколькими
столетиями позднее, уже в нашей эре, что, однако, невозможно с исторической точки
зрения. Если бы был доказан кельтский характер висленской терминологии —
напоминаю, что выводы Шахматова встретили резкий отпор со стороны некоторых
выдающихся славянских филологов
[47]
, — то и тогда следовало бы принять во
внимание древнее заселение этих земель протокельтами или другими индоевропейцами
в течение первого периода их развития до поселения там праславян. Однако это не
исключало бы того, что славяне заняли эту территорию после распада
индоевропейского единства и поселились здесь в течение второго и первого
тысячелетий до н. э. Мы ищем территорию славян именно в период распада
индоевропейского единства, а не ту область древней индоевропейской территории, где
славянство зарождалось. Теория Шахматова, если бы она была обоснована,
доказывала бы лишь то, что в определенную эпоху эта территория была заселена также
кельтами, а отнюдь не то, что мы должны отказаться от поисков славянской прародины
в этой области, когда есть причины, побуждающие нас к этому. Стоит лишь вспомнить о
том, что, например, для славянизации терминологии восточной Германии оказалось
достаточно лишь нескольких столетий.
Характер областей, где мы ищем прародину славян, хорошо известен географам. Это
земли, средняя часть которых (Припятьский бассейн) еще и поныне покрыта
бесчисленным количеством стоячих и проточных вод и бесконечными сосновыми,
буковыми, березовыми лесами, ольшанником и ивняком. Климат здесь суровый, в
котором могут жить только охотники и рыболовы. К тому же эти условия два-три
тысячелетия тому назад были много хуже, тогда как в настоящее время они
значительно улучшены
[48]
. Наиболее плодородные области, пригодные для земледелия,
находились лишь на окраинах этой территории, то есть на востоке и на юго-востоке.
Народ, живущий на этих землях, должен был много трудиться, чтобы превратить
болота и леса в обработанную землю. Именно эти условия способствовали развитию
общественных отношений, основанных на совместном труде больших семей и на
социальном равенстве. Это способствовало развитию демократии, не допускавшей
концентрации политической и экономической власти в руках отдельных лиц. Еще одно
обстоятельство заслуживает внимания: по всем вышеуказанным причинам этот народ
долгие столетия жил в относительном покое, вне бурь, которые либо угрожали старому
свету, либо потрясли его, но также и вне областей великих цивилизаций древности.
Земли славян всегда были очень плохо известны грекам и римлянам. Славяне долго
жили «дома» и «для себя», в стороне от чужих влияний, и потому могли превратиться в
большой народ [ «самый многолюдный народ» — «μ γιστον θνος», говорит о них
Птолемей], что не привлекали к себе особого внимания.
Такова была прародина славян, таковы были первоначальные условия их
существования.
Глава III
Первые исторические известия о славянах и наименования последних
Первые исторические сведения о славянах появляются относительно поздно; до
нашей эры о них нет ни одного достоверного упоминания.
Однако славяне, как мы только что видели, издавна обитали в Центральной и -54-Восточной Европе и претерпели здесь, несомненно, немало различных изменений под
влиянием событий, происшедших до нашей эры и до эпохи их расселения. Однако
история не сообщает нам ничего, что бы относилось непосредственно к славянам. Мы
можем делать лишь косвенные предположения, что в эпоху, когда различные группы,
составившие впоследствии целые племена, обитали еще совместно на общей
территории, на судьбы славянства должны были оказать влияние некоторые
значительные исторические события.
Так, можно предположить, что в VIII и VII веках до н. э. славяне завязали сношения с
иранскими скифами, которые проникли тогда из Азии в степные южнорусские
области
[49]
. Я не колеблясь утверждаю, что среди упомянутых Геродотом северных
соседей скифов не только невры на Волыни и Киевщине, но, вероятно, и будины,
обитавшие между Днепром и Доном, и даже скифы, именуемые и пахарями, и
земледельцами (Σκύθαι ροτ ρες, γεωργο ) и помещенные Геродотом
[50] к северу от
собственно степных областей между верхним Бугом и средним Днепром, были,
несомненно, славянами, которые испытывали влияние греко-скифской культуры,
свидетельством чего являются многочисленные курганы Киевской и Полтавской
областей.
С другой стороны, из сообщения Геродота о походе Дария в Скифию в 513–512 (или
507–505) годы до н. э. нам известно, что Дарий проник также в области, заселенные
славянами (неврами), и вынудил их отойти к северу
[51]
. Кроме того, определенные
лингвистические данные, а именно довольно значительное число кельтских названий в
топонимике рек в Прикарпатье, кельтские названия городов, указанные Птолемеем
(Καρρόδουνον, Ο ιβανταυ ριον, Μαιτώνιον, ρακτον), и, наконец, несколько названий
племен ( μβρωνες, Τευρ σκοι, ναρτοι, Βριτολ γαι), свидетельствуют о том, что земли
славян в Прикарпатье подверглись, по крайней мере частично, вторжению галлов,
которые в III и II веках до н. э. достигли побережья Черного моря, что доказывают Γαλ ται
декрета Протогена в Ольвии. Нашествие галлов было вызвано, несомненно, давлением
германцев, двигавшихся с севера в центральную Германию, но каковы были судьба и
продолжительность этого нашествия, остается до сего времени совершенно
неизвестным. Считать этих галльских завоевателей венедами, упоминаемыми на Висле
более поздними историческими источниками, представляется мне невозможным по
причинам, изложенным ниже
[52]
.
Я полагаю также, что германские племена бастарнов и скиров, покинувшие побережье
Балтийского моря и обитавшие с III века до н. э. на побережье Черного моря, проникли
через территорию, заселенную славянами, примерно так же, как это делали готы в III
веке н. э. Это произошло в период между смертью Геродота, который ничего не знал о
них, и 240–230 годами, когда бастарны упоминаются на Дунае (28. Пролог истории Трога
Помпея), то есть между серединой V и серединой III века.
Таковы наиболее значительные и достойные упоминания исторические события,
коснувшиеся славян еще до начала нашей эры.
Еще одна гипотеза, однако, заслуживает особого упоминания, так как ее выводам
придается большое значение при изучении основ славянской истории. Я имею в виду
точку зрения Пейскера, согласно которой славянский народ еще задолго до нашей эры и
вплоть до XI века н. э. находился в подчинении у различных завоевателей, то у
германцев, то у тюрко-татар, и находился в постоянном и жестоком рабстве, что якобы
определило его характер и придало особые черты дальнейшей его жизни и развитию
[53]
.
Здесь я не могу подробно показать, почему эта гипотеза лишена серьезного основания,
как некоторые незначительные и непомерно раздутые факты приводят автора к
недопустимым заключениям; по этому вопросу я отсылаю читателя к своему труду
«Život starých Slovanů»
[54]
. Здесь приведу лишь несколько данных, необходимых для
ориентировки в этом вопросе.
Проф. Пейскер в основном строит свою теорию всего лишь на нескольких
старославянских словах, относящихся к славянской культуре. Эти слова,
заимствованные частично из германских, частично из тюрко-татарских языков,
доказывают, по его мнению, что славяне в то время, пока они жили на своей общей -5 -прародине в бассейне Припяти, были подчинены то германцам, то тюрко-татарам.
Такими словами являются: млеко, скотъ и нута (скот), с одной стороны, и, с другой
стороны, быкъ, вол, коза и тварогъ. Из факта заимствования указанных слов вытекает
якобы, что славянам было запрещено скотоводство и что они говорили о скоте и о
молочных продуктах лишь как о привилегированной собственности своих германских
или тюрко-татарских властителей. К выводу о жестоком рабстве славян Пейскер
приходит на основании поздних известий о нападении тюрко-татар на славян, известий,
согласно которым на Руси не было ни лошадей, ни рогатого скота
[55]
.
Однако, возражая Пейскеру, я уже кратко указал ранее, что предпосылки, положенные
в основу его гипотезы, в большинстве своем несостоятельны во всех отношениях.
Согласно целому ряду других исторических и археологических свидетельств, славяне
издавна самостоятельно занимались скотоводством и имели связанную с ним
собственную богатую терминологию. Немногочисленные заимствованные слова,
приводимые Пейскером как действительно иноязычные
[56]
, подтверждают лишь то, что
известно из истории, а именно, что славяне издавна жили в южной России по соседству
с тюрко-татарами и были с ними тесно связаны. История вновь показывает нам, что
впоследствии в течение короткого времени славянские племена пережили одно за
другим вторжения гуннов, аваров, печенегов, половцев и болгар. Но из этого никоим
образом не следует, что «все славяне начиная с эпохи своего единства находились в
рабстве то у германцев, то у татар». Если бы доводы Пейскера и были справедливы, то
и в этом случае нельзя было бы делать подобные заключения. Можно, правда,
допустить, что связи славян с тюрко-татарами завязались еще до прихода аваров, а
именно еще в эпоху неолита, когда за несколько тысячелетий до нашей эры смуглые
брахицефалы, вышедшие из Средней Азии, наводнили Европу. Однако в ту эпоху не
было еще славян: праиндоевропейский народ только формировался где-то в
Центральной Европе, и славяне, не выделившиеся еще из его массы, не могли
почувствовать последствия этого вторжения сильнее, чем остальная часть этой массы.
Итак, у нас нет доказательств жестокого рабства славян под германским и татарским
игом ни для древнейшего периода их истории, ни для более поздних времен. Подобное
рабство никогда и нигде не существовало, кроме как в воображении Пейскера,
принижающего славянскую первобытность. Поэтому мы должны решительно отвергнуть
его толкование начала истории славян и принять во внимание лишь те события, о
которых мы упоминали в начале этой главы.
Первые достоверные известия о славянах относятся к I и II векам н. э. Славяне
появляются в них под наименованием венедов (Venedi, Venadi, Veneti, Ο εν δαι). К этим
сообщениям относятся сообщения Плиния (Nat. Hist., IV, 97; его труд написан около 77
года): «quidam haec habitari ad Vistulam usque fluvium a Sarmatis, Venedis, Sciris, Hirris (corr.)
tradunt»;
Тацита (Tac., Germ., 46, написана в 98 году): «hic Suebiae finis. Peucinorum Venetorumque
et Fennorum nationes Germanis an Sarmatis ascribam dubito… Veneti multum ex moribus
traxerunt: nam quidquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium errigitur, latrociniis
pererrant, hi tamen inter Germanos potius referuntur, quia et domos fingunt, et scuta gestant
et pedum usu ac pernicitate gaudent; quae omnia diversa Sarmatis sunt in plaustro equoque
viventibus»;
Птолемея (умер около 178 года, Geogr., III, 5, 7): «κατ χει δ τ ν Σαρματ αν θνη
μ γιστα ο δ Ο εν δαι παρ’ λον τ ν Ο ενεδικ ν κόλπον κα π ρ τ ν Δακ αν
Πευκ νο τε κα Βαστ ρναι»; Geogr. III, 5, 8: «παρ τ ν Ο ιστούλαν ποταμ ν π το ς
Ο εν δας Γύθωνες, ε τα Φ ννοι, ε τα Σούλωνες»; Geogr., III, 56: «τ Ο ενεδικ ρη».
К этим свидетельствам следует прибавить еще и другие, несколько более поздние: во-
первых, это надписи на Пейтингеровой карте, которая относится, по моему мнению, к
концу III века и на которой дважды упоминаются венеды-сарматы, один раз в Дакии,
другой раз между Дунаем и Днестром; во-вторых, это греческий список различных
народов, составленный приблизительно в начале III века (Διαμερ σμου τ ς γ ς
ποσπασμ τιον), в котором встречаются названия Βαρδουλο , Κουαδρο , Βεριδο ,
что, очевидно, является искажением слов Βανδουλο и Βενιδο . И, наконец, это
свидетельство Марциана в его «Перипле» (около 400 года), где опять встречается -56-название Ο ενδικ ς κόλπος (II, 38, 39, 40), имеющееся у Птолемея. В этих
первоисточниках венеды-славяне представлены как многочисленный народ (μ γιστον
θνος), расселившийся за Вислой между Балтийским морем (Венедский залив),
Карпатами (Венедские горы) и землями певкинов и феннов.
Такими представляются нам славяне в первые века нашей эры. Более ранних
свидетельств у нас нет. Из всех известий, привлеченных с целью возвеличить
древнейшее историческое прошлое славян, только два можно считать в известной
мере правдоподобными.
Прежде всего это заметки Корнелия Непота (94–24), в которых говорится об индах,
занесенных бурей из «Индийского моря» (indica aequora) к берегам «Северного моря»,
где король батавов захватил их в плен и преподнес в дар в 58 году проконсулу
А. Метеллу Целеру
[57]
. Затем это ряд древних преданий, согласно которым янтарь
происходил из земли генетов или енетов, расположенной у устья реки, называемой
Ериданос, позднее отождествленной с рекою По
[58]
.
Наименования Indi и indica aequora (инды и Индийское море) не могут относиться к
Индии, так как бурей не могло отнести корабль из Индии к побережью Германии.
Очевидно, здесь речь идет не об индах, а о другом народе с похожим наименованием, в
частности о «венедах» римских авторов или о «виндах» (Vindy) — по-немецки Wenden.
Что же касается легенды о происхождении янтаря, то тут следует вспомнить, что в
землях итальянских «венетов» это редкое вещество не встречалось, тогда как именно
Прибалтика когда-то поставляла средиземноморским странам огромное количество
янтаря и торговля между ними имела место уже в течение второго тысячелетия до н. э.
Можно также допустить, что традиционное представление о наличии янтаря в
северной Италии (исторической Венеции) появилось в результате того, что смешивали
балтийских венедов с итальянскими венетами, которые были, конечно, более известны
историкам, чем первые. Однако следует признать, что подобное объяснение этих двух
древних свидетельств может быть по праву отвергнуто.
Балтийские венеды были, безусловно, славянами. Имеется несколько доказательств
этого. Во-первых, их места обитания в I–II веках н. э. совпадают с местами обитания
славян в VI веке. Распространение славян было совсем незначительно в период
переселения народов. Во-вторых — и это очень важный довод, — наименование
венедов, вендов
[59] сохранялось в немецком языке (Wenden, Winden) в течение всей
исторической эпохи, вплоть до новейшей, как общее наименование славян. Старые
деревни, которые их немецкие соседи хотели отличить от одноименных немецких
деревень, обозначались в отличие от них windisch или wendisch. Наконец, Иордану,
историку VI века, первым давшему очерк начала истории славян, известно, что
наименования «венд», «венед» и «славянин» употреблялись для обозначения одного и
того же народа; он употребляет эти названия попеременно
[60]
, из чего можно
заключить, что в VI веке признавалось тождество славян с венедами.
Приведенные доказательства одновременно опровергают как точку зрения Тацита,
который колебался, отнести ли венедов к сарматам или к германцам, и остановился,
наконец, на их германском происхождении, так и археологические гипотезы Р. Муха, по
мнению которого венеды были иллирийской народностью, а также последние гипотезы
Шахматова и Пейскера, считающих венедов кельтами на основании якобы кельтской
терминологии водных путей на территории прародины венедов
[61]
. Если бы эта
номенклатура была действительно кельтского происхождения (а в этом можно
сомневаться, по крайней мере по отношению к части этих названий), то это доказывало
бы нам лишь то, что кельты когда-то проникли в эти края, очевидно, под напором
германцев, продвигавшихся с севера в Германию
[62]
. Однако это никоим образом не
является доказательством того, что венеды I–VII веков н. э. были кельтами. Самое
большее, что можно допустить, это то, что если венеды и были кельтского
происхождения, то их славянизация произошла задолго до I века н. э. Что же касается
моей точки зрения, то я не сомневаюсь в том, что венеды Плиния, Тацита и Птолемея,
так же как венеды Иордана, Прокопия и более поздних историков, всегда были
славянами. Их наименование — венды, венеды — не было собственно славянским, а -57-являлось, очевидно, названием чуждого происхождения, которое дали славянам их
соседи. Значительная распространенность названий с основой vind или vend на землях,
заселенных когда-то кельтами, дает основание предположить, что эти названия
кельтского происхождения
[63]

Наконец, у этого многочисленного народа, населявшего в первые века нашей эры
обширные земли между Вислой, Балтийским морем, Карпатами и Днепром и Десной,
было в ту эпоху свое собственное местное название «славяне». Можно догадываться
также о существовании еще более древнего названия серб (множественное число
серби). Эта догадка, между прочим, основана на неясном комментарии Прокопия,
писавшего о славянах и антах
[64]
: „Σπόρους γ ρ τ παλαι ν μφωτ ρους κ λουν τι δ
σπορ δην, ο μαι, διεσκημ νοι τ ν χώραν ο κο σιν“.
К сообщению Прокопия можно присоединить традицию, сохранившуюся у анонимного
Баварского географа IX века: «Zeruiani (речь идет о прикарпатском народе), quod tantum
est regnum ut ex eo cunctae gentes Sclavorum exortae sint et originem sicut affirmant
ducant»
[65]
. Очевидно, существовало название, близкое греческому Σπόροι (которое
является, вероятно, сокращением Βοσπόροι — названия известного царства на
побережье Азовского моря), однако считать, что здесь речь идет о сербах, нельзя, так
как для этого слишком мало оснований. Предки исторических сербов никогда не жили за
Азовским морем. Слово «сербы» (serbi) нигде не засвидетельствовано как общее
название всех славян, и форма «сорб», которая якобы была исходной формой
греческого слова Σπόροι, в древних источниках о восточных сербах не встречается
[66]
.
Нам осталось еще рассмотреть только одно общее подлинное и древнее
наименование, а именно наименование словяне, словене (форма множ. числа; в
единственном числе — словенин). Это название встречается в истории впервые в
начале VI века у Псевдо-Цезаря Назианского
[67]
, затем около 550 года неоднократно у
Прокопия и Иордана и, наконец, у более поздних историков. Не лишено вероятия
утверждение, что это наименование встречается также у Птолемея в перечне племен
Сарматии. Название Σουοβηνο (Geogr., VI, 14, 9), употребляемое автором,
действительно очень близко славянской форме словене, и можно предположить, что
Птолемей заимствовал его из какого-то источника, даже не зная, разумеется, что это
был за народ и каково было его отношение к венедам, живущим на западе Сарматии
[68]
.
Объясняя этимологию слова «словене», Фр. Миклошич высказал предположение, что
оно употреблялось сначала для обозначения лишь тех славян, которые продвигались в
VI веке к югу (словенцы, дакийские славяне и будущие болгары), и что оно якобы только
в течение последующих столетий было распространено на всех славян. Однако мне
представляется уже доказанным, что это наименование с VI века обозначало все
славянские племена. Оно встречается не только у тех славян, которые проникали тогда
в Италию, Истрию и на Балканский полуостров, но также и у славян, обитавших в центре
России (Suavi у Иордана, Get., 250, не говоря уже о Σουοβηνο , упоминаемых
Птолемеем). Наконец, мы встречаем это название в VII веке в Чехии (Samo rex
Sclavinorum у Фредегара) и в Лужице (Surbi gens ex genere Sclavinorum, Sclavi cognomento
Winadi, ibid., Chron., IV, 48, 68), а в VIII веке на побережье Балтийского моря (Einhard, Ann.
Franc., 782, 789; Ann.Alem., 790). В наиболее ранних славянских письменных документах с
начала IX века для обозначения славянского языка употребляется общий термин
«словеньскъ языкъ»; встречаются также «словеньское племя», «словеньский народъ
вьсь» («славянское племя», «весь славянский народ»). Наконец, то, что производные от
слова «славянин» сохранились повсеместно, свидетельствует в пользу
первоначального широкого значения этого наименования. С IX века известны
новгородские словене в России, словинцы, живущие и поныне у устья Вислы, словинцы в
Каринтии и словаки в Словакии. Албанцы называли сербских и македонских болгар Škja,
Škjeji, то есть славянами.
Название «славянин» славянского происхождения, однако нам неизвестны, как это ни
странно, ни его этимология, ни его первоначальное значение. Наряду с формами
Σκλαυηνο , Στλαυηνο , Sklaveni, Stlaveni, образованными непосредственно из формы
«словене», в латинском и греческом языках имеются краткие формы Σκλ βοι, Σθλ βοι, -58-Sclavi, Stlavi неизвестного происхождения. Вероятно, они возникли под влиянием
окончания '-славъ', которое часто встречается в именах собственных. Краткие формы
известны уже в VI веке, а начиная с VIII века они очень распространены в письменных
документах.
На основании указанных кратких форм (а также русского термина «славяне»)
происхождение наименования «славяне» еще до начала XIII века стали связывать со
словом «слава» и переводить его как «gloriosi», «α νετο ». Это толкование
удерживалось до XIX века, и известный славянский поэт и археолог Я. Коллар поддержал
его своим авторитетом. Другое толкование, не менее древнее, засвидетельствованное
уже в начале XIV века, связывает наименование славяне — словене с понятием «слово»
и переводит его как «verbosi, sermonales, μογλόττοι».
Это объяснение приняли такие выдающиеся исследователи, как И. Добровский и
П. Шафарик. Последний опирался, в частности, на аналогичный факт, а именно, что
славяне называли соседний народ, язык которого они не понимали, словом «немцы»
(единственное число — «немец», производное от «немъ», «немой»). Хотя эта вторая
гипотеза имела большое число сторонников, тем не менее большинство современных
лингвистов отвергает ее на том основании, что славянский суффикс '-ěn', '-ěnin', '-janin'
всегда указывает на принадлежность к определенной местности и что, следовательно,
наименование словенин должно было быть образовано от названия местности
(Слово?), названия, которое, к сожалению, нигде не встречается
[69]
.
Итак, происхождение названия славян остается невыясненным. Однако нам известно,
что носитель его появляется в начале нашей эры как могущественный народ,
расселившийся на огромной территории между Вислой и Десной: «natio populosa per
immensa spatia consedit» — писал о нем в VI веке Иордан
[70]
. В настоящее время
известно также, что этот многочисленный народ появился в Европе не в этот период, а
жил там издавна в тесном взаимодействии с другими индоевропейскими народами.
Ныне это положение признано в науке и не нуждается в доказательстве, как 100 лет
тому назад, когда Шафарик писал свои «Древности» с целью доказать главным образом
древность славян, в которой сомневались некоторые немцы
[71]
.
Глава IV
Дифференциация славян
Сколько бы ни говорили о первоначальном единстве славян, все же они никогда не
представляли собой единого целого в полном смысле этого слова. У них, как и у каждой
этнической группы, всегда были соматологические
[72]
, культурные
[73] и языковые
различия. Эти последние известны нам лучше всего, так как язык дает наиболее полный
материал, позволяющий проследить начало и дальнейшее развитие дифференциации
славян.
Как и повсеместно, на дифференциацию славян воздействовал прежде всего
внутренний фактор, под влиянием которого произошли незначительные фонетические,
грамматические и лексикологические различия и появились диалекты. Первоначальные
различия возросли затем благодаря изоляции и в особенности благодаря тому, что
определенные элементы отделились от материнского ствола вследствие переселения и
скрещивания с чуждым языком или языками.
Под влиянием этих факторов древнее единство славян — а о таком единстве
говорить можно, так как различия внутри него долгое время были незначительными, —
распалось, и на заре истории мы видим уже ряд новых образований, сложившихся
окончательно в течение последующих столетий, как например: 1) русское, 2) болгарское,
3) сербо-хорватское, 4) словенское, 5) чехо-словацкое, 6) лужицко-сербское, 7)
полабско-поморское и польское. Все эти языки являются продолжением материнского
языка, на котором когда-то говорили в прикарпатской прародине. Мы не можем точно
определить ни времени распада этого единого славянского языка, ни времени начала и
самостоятельного существования названных языков и говорящих на них народов. В
настоящее время славянская филология допускает, что древнее единство славян -59-существовало, несмотря на начавшийся распад его, еще в течение первых веков нашей
эры
[74]
. И это все, что можно сказать по данному вопросу. Разделение единого языка и
становление отдельных славянских языков произошло не сразу, а постепенно. Ход
этого процесса, а также взаимное родство народов, говорящих на этих языках, давно
являются предметом исследования.
Чешский грамматик Ян Благослав в 1571 году разделил славянские языки на три
большие группы: чешскую, словацкую и польско-русскую. Однако впоследствии число
групп славянских языков было сведено к двум. Такого деления на две группы
придерживались А. Бандури, Й. Фриш, X. Иордан, К. Антон, М. Катанчич, А. Шлецер и др.,
однако они не опирались на научно обоснованную аргументацию. Только отцу
славянской филологии Й. Добровскому принадлежит заслуга научного обоснования
теории деления славянских языков. Согласно его концепции, древний общеславянский
язык разделился сначала на две ветви — восточную и западную; производными языками
от первой ветви являются русский, старославянский, иллирийский (сербский и
болгарский), хорватский и словенский. Языками, производными от второй ветви,
являются чешский, словацкий, лужицко-сербский и польский.
После Й. Добровского теории разделения славянских языков на две ветви довольно
долго придерживались даже такие выдающиеся филологи, как П. Шафарик, Б. Копитар,
Ф. Буслаев, И. Гебауер; в 1865 году А. Шлейхер предложил, согласно этому принципу,
следующую схему родословной славян
[75]
:
Однако вскоре вместо деления общеславянского языка на две ветви вновь было
принято первоначальное деление на три ветви.
Если не принимать во внимание доктрину Благослава 1571 года, эта идея возникла в
России в результате стремления выделить русский язык из остальных языков в
качестве самостоятельной ветви. Первым выдвинул и отстаивал теорию разделения
языков на три ветви русский ученый А. Востоков, его последователями были
М. Максимович, И. Срезневский, В. Григорович, А. Будилович и др. Новая система
встретила и за пределами России более широкое признание, чем система Добровского и
Шлейхера.
Однако представители сравнительного языкознания выступили против подобной
классификации (мы уже упоминали труды И. Шмидта
[76]
), а также против теорий
происхождения славянских языков, и все родословные славян были окончательно
отвергнуты. Ограничимся разбором концепции В. Ягича — в настоящее время
старейшего представителя славянской филологической школы, — концепции, которая
полностью согласуется с данными о древнейшем периоде славянской истории.
В. Ягич признает большую ценность теорий И. Шмидта и считает, что зачатки
позднейших славянских языков существовали уже в общеславянском языке и что
порядок их территориального распространения уже тогда соответствовал их
расположению в настоящее время. Когда же эти диалектные зачатки были перенесены
на исторические места обитания славян, то здесь они окончательно обособились так,
что одновременно образовали три различные группы, из которых каждая объединяла
наиболее близкие языки:

1) русская группа с русским и украинским языками; -60-2) западная группа с языками чехословацким, польским, лужицко-сербским и полабским;
3) южная группа со словенским, сербо-хорватским и болгарским языками
[77]
.
Процесс дифференциации и разветвления языков, конечно, протекал не всегда
определенно, а в окраинных областях иногда имело место и скрещивание. Но это не
исключало деления общеславянского языка на три группы, поэтому интересно
проследить, в какой мере топография славянской прародины и ее рельеф
способствовали этому делению. Перед народом, рост численности которого заставлял
его распространяться за пределы своей прародины, помещенной нами к северу от
Карпат между реками Вислой и Днепром, открывались три больших пути. Первый путь
ведет на запад: это легко доступный путь, так как Висла, так же как и Одер, едва ли была
серьезным препятствием. Таков же второй путь, ведущий к бесконечным просторам
России. Путь к северу был прегражден морем, а также озерами и болотами
[78]
. Путь к югу
преграждался цепью Карпатских гор, однако по краям этого хребта было достаточно
места для проникновения народа двумя путями по направлению к Дунаю. Это и был
третий путь. Итак, топографические условия прародины славян также чрезвычайно
способствовали делению славян на три группы, так как люди могли расселяться лишь по
направлению к западу, югу и востоку.
Следовательно, разделение славян на три большие группы основывается не только на
лингвистическом различии, но и на расположении и ориентации их прародины. Черта,
отделяющая отдельные группы, соответствует приблизительно границе между
бассейнами Черного и Балтийского морей. Одни следовали по течению рек на запад и на
север, другие на север, восток и юг. Разделение славян на две большие культурные
группы, на обосновании которого мы остановимся ниже, зависит от того, к какому из
этих двух бассейнов они относились
[79]
.
Часть вторая
Происхождение южных славян
Глава V
Теории южного движения славян
Хотя прародина славян была расположена к северу от Карпатских гор, тем не менее
известно, что в историческую эпоху большие группы славян обитали к югу от этого
хребта и не только в Венгерской котловине, но и в областях восточных Альп и дальше
почти по всему Балканскому полуострову.
Эти группы славян, двинувшихся к югу и тем самым отделившихся от северных славян,
получили название южных славян в отличие от остальных, оставшихся на севере.
Когда именно произошло отделение южной ветви от общего ствола и к какому
периоду относится продвижение и распространение славян этой ветви на юг от
Карпатских гор и дальше к югу от Дуная — на этот вопрос отвечали различно. В решении
этого вопроса определялись три направления
[80]
.
Ученые первого направления, опираясь на ряд доводов, о которых мы уже упоминали и
к которым еще вернемся ниже, считали теорию северной прародины славян ошибочной.
Они определяли прародину славян не к северу, а к югу от Карпат, в области венгерского
течения Дуная и на Балканском полуострове. Вследствие этого они считали, что самого
факта проникновения славян с севера на Балканы не существовало. Перед ними не
вставал вопрос, когда и как это произошло, ибо они считали, что южные славяне —
предки будущих словенцев, хорватов, сербов и болгар — издавна обитали на своих
исторических местах жительства. Это так называемое автохтонистское направление в
историографии южного славянства; представители его охотно называют себя
«славянской» школой в противоположность другой школе — «немецкой», или «берлино-
венской». С позиций автохтонизма они высказывались и по вопросу о славянах в
Германии (см. ниже, стр. 98).
Второе направление, названное выше «немецким», было названо так потому, что его -61-возглавили немецкие историки. Как в своих общеисторических трудах, так и в статьях,
специально посвященных движению южных славян, они придерживаются данных
истории и не признают в отличие от первого направления пребывания славян на юге до
того времени, пока о них непосредственно не появляются сведения в исторических
источниках. Если исключить все недостоверные сообщения, это означает, что славяне
появились здесь лишь в VI веке. На этом основании общее заключение историков
второго направления сводилось к тому, что южные славяне появились на юге от Савы и
Дуная внезапно и только в VI веке, а к Дунаю, в северную Венгрию, пришли незадолго до
этого, во всяком случае не ранее V века.
Наконец, представители третьего направления, отрицая в принципе автохтонизм,
все же заимствуют из него некоторые второстепенные доводы для доказательства
пребывания славян в Венгрии (Уграх), в Альпах и на Балканах до V–VI веков, хотя об
автохтонности их в этих областях говорить нельзя.
Однако в мнениях отдельных историков первого и третьего направлений имеется
немало различий, связанных с тем, в какой степени и сколь критически они принимают
доказательства. В зависимости от этого они определяют дату обитания славян к югу от
Карпат. Одни идут вслепую и огульно принимают любой, самый предположительный,
довод, другие более критически относятся к системе доказательств; первые,
естественно, видят славян повсюду, другие же — лишь в определенных областях.
Остановимся подробнее на указанных трех направлениях.
Представители первого направления в целом решали эту проблему очень просто,
объявляя славянами все народы, известные в древности на юге, а именно иллирийцев,
паннонцев, фракийцев, даков и гетов, более того, македонцев или эпиротов и даже
древнейших обитателей Греции.
Основываясь на исковерканных и искаженных названиях, которые они принимали в
качестве славянских, они, разумеется, находили славян всюду: от Боденского озера и
Венеции до устья Дуная и до Царьграда
[81]
. Все якобы было когда-то славянским.
Направление это получило широкое распространение уже в XVII и XVIII веках. В конце
XVIII и начале XIX века, когда идея национального возрождения проникла в литературу
славянских народов, этому направлению не сумели противостоять даже такие
крупнейшие славянские исследователи и высокообразованные люди, как, например,
П. Шафарик; да и ныне, когда история и лингвистика далеко продвинулись вперед, когда
вполне разработан их научный метод, из научного обихода все еще не устранены книги,
в которых мы читаем, что иллирийцы или фракийцы были собственно славянами.
Толчком к возникновению этого направления были уже известные нам
аргументированные теории южнославянского духовенства, которое пыталось увязать
древнейшую историю южных славян с деятельностью святых апостолов. Уже в раннем
средневековье эти теории привели к возникновению предания о том, что сам св. Павел
принес христианство хорватам
[82]
, а св. Иероним (умер в 420 году) создал славянскую
письменность, так называемую глаголицу
[83]
. Впоследствии из этого предания возникла
теория, согласно которой древние иллирийцы и паннонцы были славянами и предками
сербо-хорватов, теория, распространившаяся на Балканах настолько широко, что в X
или XI веке была включена даже в традиции русских монастырей, а в XI веке записана
одним из предшественников киевского монаха Нестора в начале первой Киевской
летописи
[84]
. Эти представления и положили начало целому учению о дунайской
прародине славян, с которой мы познакомились выше, на стр. 28.
Из первых традиций и летописей это учение проникло во многие славянские и
неславянские хроники: сначала в польские и чешские, затем более всего в хорватские.
Начались попытки обосновать эту теорию, провозглашенную сначала
бездоказательно, открытиями всевозможных документов, якобы подтверждающих
пребывание славян на Балканах с глубокой древности, иными словами — доказать
принадлежность иллирийцев, фракийцев (даков, гетов) и даже итальянцев к славянам.
Среди этих документов встречались иногда и фальсифицированные, к последним
относятся прежде всего грамоты Александра Великого славянам и так называемая
«привилегия Александра», данная (им) балканским славянам в Александрии во второй
год его царствования, в которой великий император обещает славянам в -62-благодарность за их службу господство над всеми народами Центральной Европы на
вечные времена
[85]
.
Но больше всего привлекалось доказательств из области филологии: названия
отдельных древних народов, древневенгерская и балканская топография и, конечно,
древние имена собственные толковались во что бы то ни стало как славянские, даже
ценой невероятных натяжек. Такой метод получил особое развитие главным образом у
южных славян в XVIII веке и достиг здесь наибольшей абсурдности, в результате чего не
только Венгрия и Балканский полуостров, но и такие отдаленные земли, как Италия,
Малая Азия и Египет, — все превратились в некогда славянские области. И ничто не
могло остановить сторонников этого направления! Ни возражения некоторых наиболее
эрудированных историков и филологов (Занетти, Пейсонель, Тунман, Аделунг,
Добровский, Энгель, Швабенау и другие), ни огромный авторитет П. Шафарика, который
внес изменения по этому вопросу в свои «Славянские древности» (изд. 1837 г.)
[86]
, не
заставили сторонников этого направления пойти по правильному или хотя бы по более
правильному пути. Приверженцы и почитатели Шафарика, вместо того чтобы принять
его новую концепцию, отвернулись от него, упрекая его в том, что он изменился к
худшему, и вместо «Древностей» придерживались его более раннего труда, идя еще
дальше, чем сам автор. Зачастую к этому присоединялись и славянские археологи. Итак,
XIX век также не избавился от бремени автохтонистской школы, труды которой
принесли славяноведению гораздо больше вреда, чем пользы. Лишь немногие
сторонники автохтонизма сумели сохранить в своих теориях чувство меры и, несмотря
на ошибочные выводы, не лишили свой труд некоторой позитивной ценности
[87]
.
Большинство же их оставило труды, не представляющие никакой ценности. Некоторые
из этих работ, авторы которых потворствовали настроениям славянской
общественности, получили широкое распространение и большую популярность
[88]
.
Естественно, что это направление всегда встречало возражения, которые росли по
мере совершенствования исторической и филологической науки в XIX веке. Противники
этого направления отвергали все домыслы и этимологию и опирались лишь на
достоверные известия, основанные на фактах. Сила этого сопротивления не была,
конечно, всегда одинаковой: одни исследователи подходили к этому вопросу более,
другие менее строго, идя на некоторые уступки, но в целом почти вся современная
немецкая историческая школа, а за ней и многие славянские ученые, выступая против
автохтонизма, в течение последних десятилетий сошлись на том, что:
1) отвергается теория подунайской прародины славян;
2) отвергается теория славизма древних паннонцев, иллирийцев и фракийцев, к
которым причислялись также северные даки и геты;
3) отрицается существование славян на Балканском полуострове, в Альпах и нижней
Венгрии (Уграх) до VI века, поскольку источники не упоминают о них до того времени;
4) считается, что в основу всего толкования должно быть положено известие
Иордана о том, что во время создания его «Истории Готов» (551 год) славяне
распространились на территории, расположенной от города Новиодуна и Мурсийского
озера (то есть от Мурсийских болот около устья Савы или Незидерского озера к
Новиодуну в устье Дуная) вплоть до Днестра, а на севере до самой Вислы
[89]
.
Хотя, согласно общей концепции этой исторической школы, приход славян на Дунай,
связанный с великим переселением германских народов, и имел место, однако это
произошло лишь после ухода германцев из Германии и Венгрии. Только потом началось
движение славян: часть их пошла на запад через Вислу, другая часть — на юг через
Карпаты и в обход хребта к Дунаю. Итак, славяне направились к Дунаю лишь после
германцев и гуннов, однако движение их было столь быстрым, что они почти сразу
заселили земли, оставленные их предшественниками. Только таким образом можно
объяснить неожиданное распространение славян, о котором сообщают в VI веке
Иордан, Прокопий и ряд других историков. Первой исторически установленной датой
проникновения славян на Балканский полуостров сторонники этой школы считают год
вступления на престол Юстиниана (527), основываясь при этом на свидетельстве
Прокопия
[90]
. С этой датой совпадает и время первого упоминания названия «славянин» -63-у Псевдо-Цезаря
[91]
.
Основными и руководящими трудами в этом направлении стали, в частности, труды
К. Цейса, Е. Рёсслера и главным образом К. Мюлленгофа, а в лингвистике — точка зрения
Ф. Миклошича (отсюда и вышеупомянутое название «венско-берлинская» школа, данное
приверженцами автохтонизма исторической школе). Расхождения между сторонниками
этой школы касаются лишь более точного определения времени, когда славяне
достигли Дуная и Савы, когда они оттуда продвинулись на Балканский полуостров и
когда начали его прочное заселение. Одни предполагали, что толчком к движению
славян в Венгрию был приход гуннов и, в частности, переселения, начавшиеся после
уничтожения гуннской империи в 453 году (так полагают Шафарик, Грот, Клаич, Маретич,
Кос, Станоевич и Мюлленгоф), другие объясняли это приходом болгар в конце VI века,
третьи — они наиболее многочисленны — связывали движение славян с нашествием
аваров во второй половине VI века (Цейс, Кох, Бюдингер, Рёсслер). Таким образом, одни
относят появление славян на Балканах к концу V или к началу VI века, тогда как другие
не считают возможным датировать это событие ранее VII века. Но в целом все эти
различия второстепенного характера.
Что касается меня, то я не могу полностью принять точку зрения исторической школы.
Не буду отрицать тот исторический факт, что великое вторжение славян на Балканы
произошло лишь в VI и VII веках и что заселение полуострова нельзя датировать ранее
первой половины VI века. Тем не менее я убежден, что общее движение славян от
Карпат к Дунаю и к Саве началось не в V веке, а задолго до этого, и что уже в I и во II
веках н. э. славяне достигли, по крайней мере, отдельных областей Подунавья, а с III века
начали заселять Венгерскую низменность. Стало быть, славяне не были автохтонами в
этих областях, не являвшихся их прародиной в том смысле, в каком о ней говорится в
Киевской летописи и в вышеизложенных современных теориях, но из Прикарпатья они
пришли сюда еще до V–VI веков и расселились, разумеется, лишь отдельными
колониями среди более древних поселений иллирийцев и фракийцев, а позднее и между
германцами и гуннами. Таков тезис, положенный в основу моей концепции
первоначального развития южных славян и противостоящий, как видно, тезису
автохтонистов и историческому тезису Мюлленгофа или Рёсслера
[92]

Подкрепляю же я
этот тезис, во-первых, некоторыми указанными ниже историческими документами, во-
вторых, рядом древних топографических названий в Подунавье, славянский характер
которых я считаю бесспорным. Правда, в областях, филологический характер которых в
целом был неславянским (иллирийским, фракийским или дакийским), таких названий
было немного, но они все же существуют, как мы увидим дальше. Сами по себе эти
названия не могут, конечно, опровергнуть ту точку зрения, что на этих землях обитали
первоначально паннонцы, иллирийцы, фракийцы, даки, являющиеся все без исключения
народами неславянскими. Последнее не подлежит сомнению. Но как только в этих
областях обнаруживается одно или несколько названий, славянский характер которых
бесспорен, и если наряду с этим имеется также возможность допустить на основании
других исторических данных, что существование здесь славян не только не исключено,
но и вполне вероятно, то я рассматриваю каждое такое название как свидетельство
наличия славянской общественной единицы (рода — общины — племени) на
территории чуждой области. Такова единственная уступка, которую можно сделать
сторонникам автохтонных теорий, ссылающимся на славянский характер ряда названий
в Дакии, Паннонии или в Иллирии. Все это является доказательством лишь
существования славян среди иллирийцев и фракийцев до V века, а отнюдь не
доказательством славянства самих иллирийцев или фракийцев или автохтонности
славян.
Раннее продвижение славян к Дунаю в конце V века
Уже a priori можно считать, что и славяне принимали участие в продвижении народов
на юг в конце V века н. э.
История так называемого великого переселения народов показывает, что народы
начали стекаться с севера к Дунаю уже с I века н. э.; они двигались главным образом из -64-восточной Германии моравским путем и через западные Карпатские перевалы. Известно
также, что еще до маркоманских войн к югу продвинулись лугии, обии и часть
лангобардов, а во время маркоманских войн — котины, осы, бессы, гермундуры, буры,
вандалы, виктовалы, костобоки, карпы, аланы, роксоланы, бастарны и певкины
[93]
.В 175–
176 годах племя астингов оттеснило карпатских костобоков на Балканский
полуостров
[94]
, а затем мы можем прочесть, что в 180 году какие-то «свободные даки»
были отброшены от Карпат и поселены в Дакии
[95]
. Затем в III веке с Вислы пришли
гепиды и одновременно с ними из тех же областей массы скиров, герулов, ругиев и,
наконец, племя лангобардов, бродившее долгое время перед этим в Прикарпатье. Все
племя карпов было переселено императором Галерием из области Карпатских гор в
нижнюю Паннонию
[96]
. Причиной всех этих передвижений было, как в другом месте
отмечает Юлий Капитолин
[97]
, вторжение северных варваров (superiores barbari). Это,
однако, относится не только к готам, продвигавшимся с начала III века от нижней Вислы
к Днепру, или лангобардам, но также, несомненно, и к активному продвижению славян,
являвшихся здесь главным народом после отхода готов к Черному морю. Ни Карпаты, ни
Висла не остановили движения славян, которое продолжалось по направлению к Дунаю
через горные перевалы и в обход гор. Нельзя представить себе славян в эту эпоху
иначе, как в процессе внутренней и внешней экспансии.
Это постоянное переселение северных народов из Прикарпатья к Дунаю в I–V веках
является само по себе, даже при отсутствии в истории непосредственных упоминаний о
славянах, убедительным априорным доказательством того, что движение славян из
Прикарпатья началось задолго до V века.
Другим априорным доказательством этого является сам факт широкого
распространения славян, который мы наблюдаем в VI веке. В тот период, как будет
видно ниже, славяне одновременно появляются на огромной территории от Лабы,
Заале, Шумавы и Альп на западе вплоть до Дона на востоке и от Балтийского моря и
озера Ильмень вплоть до Эгейского и Адриатического морей, заняв, таким образом,
пространство в пять раз большее, чем их прикарпатская прародина. Если бы
распространение славянской волны произошло, согласно концепции Мюлленгофа или
Рёсслера, в очень короткий срок — с конца V до начала VII века, — то следовало бы
ожидать, по крайней мере, оставления славянами своей прародины, как это имело
место в восточной Германии, когда из нее ушли готы, гепиды, лангобарды, вандалы и
бургунды. Но у славян этого не было. Прикарпатская прародина осталась заселенной
славянами. Это явление с наибольшей убедительностью заставляет меня отказаться
от какой бы то ни было теории внезапного распространения славян. Это второе
априорное доказательство позволяет предполагать, что распространение славян шло
гораздо медленнее, но зато в более раннее время, и что оно шло по всем
направлениям, следовательно, и на юг. Еще задолго до V века славяне двинулись за
пределы своей прародины, но часть их оставалась там и после этого.
Таковы два основных априорных доказательства раннего продвижения славян к югу.
Кроме того, мы располагаем следующими доказательствами, опирающимися
непосредственно на данные истории и лингвистики.
Согласно приведенному выше точному сообщению Иордана от 551 года, славяне в
первой половине VI века обитали по нижнему течению Савы и далее вниз по Дунаю,
начиная от Савы и до самого устья. Впрочем, пребывание славян в захваченных гуннами
венгерских низинах еще за сто лет до этого ясно подтверждается известием ритора
Приска о посольстве во главе с Максимином, отправленным в 448 году императором
Феодосием к Аттиле, который находился в Венгрии
[98]
.
Приск, участвовавший в посольстве, описал весь путь, который проходил из
Константинополя через Сардику (ныне София), Ниссу (Ниш) к Виминацию и дальше за
Дунаем через три большие реки Дрикон (Темеш), Тигу (Бега? Марош?), Тифизу (Тисса)
до средневенгерской степи, где в районе современной пештско-пилишской столицы
находилась укрепленная ставка Аттилы. На этом пути послы встретились с людьми,
которые угощали их пшеничным хлебом и медовым напитком, называемым «μ δοσ».
Приск называет их скифами, то есть обычным в то время названием готов, но то, что -65-это были не готы, следует из того, что Приск в упомянутом месте определенно
отличает их как от гуннов, так и от готов, говоря, что этот народ легко овладевает не
только родным языком, но и другими языками, а именно: готским, аузонским (латинским)
и гуннским. Так как название медового напитка «μ δοσ» является не чем иным, как
грецизированной формой общеславянского названия «медъ», то есть известного среди
славян напитка — меда, то очевидно, что народом, живущим рядом с гуннами, были
славяне. Название «μ δοσ», употребляемое Приском, может относиться только к
славянскому языку; если бы это было готское слово, Приск слышал бы «miđus» и в
греческой транскрипции было бы «μ θοσ» или «μ δοσ». Кроме того, славянский
характер этого народа, оказавшегося под властью гуннов, доказывается еще известием
Иордана о погребении Аттилы. Когда умер этот царь, над его могилой совершили
пышные погребальные обряды, и среди них обряд, называемый страва
[99]
. Слово
«страва» нельзя объяснять, исходя из готского языка, как «mar» (от straujan —
ausbreiten, греческое στρωννύναι), так как из всего контекста следует, что тут речь идет
о каком-то акте погребального обряда (concelebrare stravam ingenti comessatione), а
также потому, что Иордан — гот по происхождению — не принял бы слово «страва» за
гуннское, если бы оно было готским. Кроме того, известно, что у древних славян в
обычае было погребальное пиршество, называемое «страва» (поминки); это
доказывается существованием подобного обычая у поляков и чехов еще в XIV и XV
веках
[100]
. Следовательно, и при описании погребения Аттилы речь идет, очевидно, о
большом пиршестве, называемом среди тамошних славян «страва», и эти два слова —
«страва» и «медъ» — служат достаточным доказательством того, что на среднем
Дунае и нижней Тиссе во времена Аттилы, то есть в первой половине V века, обитали
славяне, подчиненные гуннам.
Таким образом, мы отодвигаем дату пребывания здесь славян к IV веку; у нас есть
также известия, относящиеся к тому же веку, удовлетворительное объяснение которых
можно дать, лишь принимая во внимание наличие славян в этих местах. Это известие о
двух группах сарматов в Венгрии. Сарматы (языги), иранского происхождения, пришли с
нижнего Дуная в Венгрию уже в 20–50 годах н. э. и здесь поселились. Их история — это
ряд непрерывных сражений с Римской империей. Под 334 годом мы сразу же читаем, что
в их среде вспыхнула большая война, причем одна сторона, называемая в источниках
servi Sarmatarum (ο δο λοι, ο ο κ ται у Евсевия) или также Sarmatae limigantes,
восстала, победила и прогнала за Дунай ранее «свободных» сарматов — domini, liberi, а
также Sarmatae Ardaragantes, Arcaragantes
[101]
. Часть побежденных была принята
Константином на римскую землю (другая часть бежала в Дакию), а в низменности
остались в дальнейшем главным образом Sarmatae servi. Этот факт
засвидетельствован еще в источниках конца IV и V веков. Затем название «сарматы» и
здесь исчезает совсем и появляется название «славяне».
При описании событий 334 года речь идет, по всей вероятности, о борьбе двух
больших групп, заселявших Венгерскую низменность.Если одна из них была свободной и
властвовала над другой, несвободной, и если вместе с тем одна группа вела кочевой
образ жизни, а другая была оседлой и обрабатывала пашни, разводя главным образом
пшеницу
[102]
, то тогда ни у кого не возникнет сомнение, что кочевники, то есть иранские
сарматы, подчинили себе в Венгрии народ другого происхождения, народ,
занимающийся земледелием. Народом же этим могли быть только славяне, если
учитывать их культурный уровень и, кроме того, те факты, что несколько десятилетий
спустя мы видим тот же славянский народ на той же территории под владычеством
гуннов, а несколькими десятилетиями раньше название народа венедо-сарматы
встречается на Пейтингеровой карте в Венгерской низменности за Дунаем.
Пейтингерова карта в дошедшем до нас виде относится к концу III века, о чем
свидетельствуют прежде всего наименования народов на карте
[103]
, и мы не имеем
никакого права считать упоминание легенды о венедо-сарматах в Венгрии
[104] или
другие упоминания венедов в Бессарабии у устья Дуная припиской, сделанной в V или VI
веке, тем более, что прежнее существование славян в обоих районах подтверждается и
другими доказательствами. Наконец, автор, внесший якобы в VI веке в карту ex post -6 -запись о славянах, должен был бы записать их под обычным тогда названием Sclaveni.
Таким образом, обе записи Пейтингеровой карты являются сами по себе достаточным
свидетельством движения славян к Дунаю в конце III века, так же как сообщение о
борьбе двух групп сарматов может считаться вероятным доказательством
существования здесь славян в IV веке, а сообщение, относящееся ко временам
Аттилы, — свидетельством их пребывания в этом районе в V веке. Все связано одно с
другим, название же сарматов сохраняется вплоть до VI века, когда все уже стало
славянским.
Итак, уже сами исторические источники определенно упоминают славян на Дунае, по
крайней мере начиная с III века. Что же касается возможности пребывания здесь славян
еще раньше, во II и I веках, то тут мы не располагаем достоверными историческими
известиями, и нам остаются, в лучшем случае, лишь предположения. Так, например,
весьма вероятно, что традиции, благодаря которым в славянской мифологии
появилось и было сохранено имя императора Траяна
[105]
, были порождены связями
славян с Траяном в Дакии во время его походов 101–102 и 105–106 годов; возможно
также, что летописная традиция о нападении на придунайских славян
[106] относится к
этим великим походам римлян в начале II века. Впрочем, Леон, опираясь, очевидно, на
реальную традицию, отмечает в «Тактике»
[107]
, что римляне воевали со славянами еще
в Задунавье до того, как эти последние перешли Дунай (Леон имеет в виду нижний
Дунай). Это может относиться только к Дакии и, очевидно, к тому периоду, когда Дакия
была покорена Римом или хотя бы была подвластна ему (106–275).
Итак, хотя ни одно из этих известий не дает определенного доказательства
пребывания славян на Дунае во II и I веках, они увеличивают все же возможность такого
предположения. Эту возможность еще более усиливает приведенный ниже разбор
нескольких подунайских топографических терминов.

Общая номенклатура венгерского Подунавья неславянская, на западе основу ее
составляли, очевидно, паннонско-иллирийские элементы, на востоке же — фрако-
дакийские, в которые с течением времени влились сарматские и тюрко-татарские
элементы. Но в этой номенклатуре есть все же единичные названия явно славянского
характера. Как форму, так и смысл их можно объяснить, лишь основываясь на
славянском языке; они имеют аналогии в славянской номенклатуре других областей, а
частично сохранились в ней и по сегодняшний день.
Такими названиями являются прежде всего на западе lacus Pelsois (озеро Пельсо)
Равеннского анонима (VII век) и Иордана, у Плиния Peiso (исправленное Pelso), у Аврелия
Виктора Pelso
[108] — название, с которым можно связать только общеславянский
apelativum слова pleso в смысле «стоячие воды», «озера». Затем у нижней Савы, между
Дравой и Савой, уже во II–IV веках засвидетельствовано название современной реки
Вуки, старославянское название Волка, то есть «Волчья река», название, имеющее
много аналогий среди славянских названий рек, а именно: у Диона Кассия (Οΰολκος), на
Пейтингеровой карте (Ulca), у Аврелия Виктора (Hiulca), в Иерусалимском итинерарии
(Ulcus), ко всему этому следует прибавить еще Ulca в панегирике Эннодия 488 года
[109]
.
Другим, еще более показательным славянским названием в этих местах является
название реки Врбас (Vrbasu). Уже у Плиния (III, 148) мы находим упоминание Urpanus’a
(см. современный приток Дуная Врбанья), но славянское происхождение этого названия
еще не установлено. Зато на Пейтингеровой карте около устья (Дуная) (segm., VI, I) мы
находим наименование Врбате; эта обычная на карте аблативная форма образована
уже не от древнего Urpanus, а от славянской формы «Врбас»
[110]
. Наличие же других
древних названий, таких, как Плива, приток Врбаса (в итинерарии Антонина — Pelva) или
insula-Metubarris у Плиния (III, 148), которое Первольф считает транскрипцией славянских
слов Мєђу барами (то есть «между болотами» — ср. серб. Мєђyрєу), я не считаю
достаточным доказательством пребывания славян на Дунае. Наименование Civitas
Pistrensis, упоминаемое Аммианом Марцеллином в Паннонии
[111] под 373 годом,
образовано, по всей вероятности, также от славянского названия какой-то реки Бистры,
так как подобных наименований очень много, главным образом на альпийской
территории славян. См. также реку Bustricius от славянского названия Быстрица у -67-Равеннского анонима (IV, 19).
Другая группа явно славянских названий находится в венгерском Задунавье, главным
образом в современном нижнем Банате. Прежде всего здесь уже с начала II века н. э.
несколько раз засвидетельствовано название современной реки Черной, впадающей в
Дунай с севера около Ршавы. Название Черная в противоположность Белой очень часто
встречается в славянской номенклатуре рек, особенно в карпатских областях.
Подобное же название носило и поселение в устье той же реки, что
засвидетельствовано двумя вотивными надписями II века, найденными в Мехадии и у
Апула (Альба Юлия) в форме statio Tsiernen (sis), municipium Dierna, а также на трех
кирпичах, найденных в Сербии и Болгарии (Dierna)
[112]
, потом у Птолемея (πόλις Δι ρνα)
на Дунае под Виминацием, у Ульпиана в начале III века (in Dacia Zernensium colonia a divo
Traiano deducta), на Пейтингеровой карте (Tierna), в Notitiae dignitatum IV века —
Transdiernae (пункт, расположенный на другом берегу Дуная), смотри, наконец, еще у
Прокопия крепость Зерна (φρούγιον Ζ ρνης) между пунктами Новая и Понтес на
Дунае
[113]
. Если считать, что в устье современной реки Черной колонистами Траяна
было заложено поселение Tsierna, то очевидно, что эти колонисты, пришедшие,
согласно Ульпиану, из Дакии, были славянского происхождения, и именно они дали реке
обычное славянское название, перешедшее затем и на поселение.
Другим не менее выразительным названием является славянское наименование
находящейся поблизости речки Брзавы, притока Темеша (от славянск. бързъ —
быстрый); она упоминается также в качестве названия римского поселения Берсовия,
расположенного на пути из Виминация к Сармизгетузу, не только на Пейтингеровой
карте в месте пересечения дороги и Брзавы, но уже в начале II века у грамматика
Присциана в форме Berzobis
[114]
. В развитие доказательств можно было бы привести
для Дунайской низменности I и II веков название Тиссы в составной славянской форме
Потиси; у Страбона Π ρισος, исправл. Π θισος, у Плиния Pathissus amnis
[115]
; затем
название реки Грон — Γρανούας у Марка Аврелия в конце II века
[116]
.
Итак, очевидно, что здесь имеется определенная группа хотя и немногочисленных, но
достаточно убедительных наименований, упоминаемых в источниках с I по IV век н. э.
главным образом в трех местах: у Блатенского озера, на нижней Саве и в нижнем
Банате. Поскольку и другие приведенные выше доводы также говорят, что присутствие
славян в указанных местах не только вероятно (в I и II веках), но начиная с III и до V века
оно непосредственно подтверждается, то названия Pelso, Vulka, Vrbas, Tsierna, Bersovia,
Γρανούας, Pathissus — все без исключения представляются мне следами славянских
поселений и племен. Славяне проникли в области Дуная и Савы уже в начале нашей эры,
но, конечно, лишь на отдельные участки, образовав как бы большие и малые славянские
острова в чуждой, иллиро-фракийской и сарматской среде. Именно потому, что речь
здесь идет о крае, в который славяне проникали постепенно, появление в нем
единичных славянских названий представляется совершенно закономерным и
бесспорным.
Суммируя все вышеприведенные свидетельства, как исторические, так и
топографические, мы приходим к заключению, что все они, дополняя друг друга,
опровергают тезис о внезапном переходе славянами Карпат и выходе их к венгерскому
Дунаю лишь в V веке, а к нижнему — в VI веке; наоборот, все эти данные позволяют
говорить о проникновении славянских групп, вначале, конечно, разрозненных, в среду
иранских сарматов, иллирийских паннонцев и фракийских даков уже в I–II веках н. э. В III
веке, очевидно, под влиянием массового переселения прикарпатских народов
продвижение славян к Дунаю значительно усилилось, и в IV–V веках северное
Подунавье было полностью заселено последними.
Нельзя представить себе, чтобы все это произошло внезапно, в короткий срок,
незадолго до того времени (551 года), когда Иордан привел в своем историческом труде
цитированное выше известное сообщение (стр. 49), из которого исходят те, кто не
хочет признать более раннее появление славян на Дунае.
Движение славян на Балканский полуостров и его оккупация -68-Если имеются известия, свидетельствующие о пребывании славян в I–IV веках н. э. на
среднем Дунае и Саве, то нет никаких позитивных фактов, подтверждающих
пребывание их в эту эпоху на самом Балканском полуострове, южнее Дуная и Савы. Хотя
М. Дринов, а за ним некоторые его последователи
[117] пытались доказать и это, однако
эти доказательства были неубедительными. Возможно, и даже весьма вероятно, что в
волне вторжений древних германцев или гуннов на Балканский полуостров были также
отдельные группы славян и даже целые славянские племена, однако достоверных
сообщений об этом мы не имеем. В свое время я верил известию Моисея Хоренского,
согласно которому готы, теснимые в 376 году гуннами, в свою очередь вытеснили из
Дакии на другую сторону Дуная 25 славянских племен
[118]
. Однако значение этого
известия я переоценил
[119]
, так как оно является единственным и не подтверждается
другими известиями, кроме того, время, когда оно возникло, а также то, как оно попало в
географию Моисея, остается совершенно неясным. В равной степени нельзя
обращаться и к сообщению Константина Багрянородного относительно нападения
славян-аваров в 449 году
[120] на Салоны, так как здесь Константин, очевидно, перепутал
нашествие готов в указанном году с завоеванием Салоны славянами в первой половине
VII века, вероятнее всего — в годы правления императора Фоки (602–610). И, наконец,
даже географические названия, которые встречаются на римских картах и итинерариях
III–IV веков и которые для многих представлялись славянскими
[121]
, таковыми не
являются. Во всяком случае, их славянский характер нигде не выступает с достаточной
убедительностью. Скорее уж некоторые географические названия из книги Прокопия
«περ κτισμ των» внешне сходны как в написании, так и в звучании с аналогичными
славянскими названиями, например Στρ δην, Δόλεβιν, Βρ τζιστα, Δ βρη, Βελ δινα,
Ζ ρνης, Β ρζανα, Λ βουτζα, Π ζιον, Κ βετζα
[122]
, но это уже источник второй половины
VI века (после 560 года), когда возникновение славянских поселений на Балканском
полуострове не вызывает никаких возражений. Впрочем, даже эти наименования не так
убедительны, как названия Черная, Плесо или Брзава — на севере.
Итак, достоверного доказательства прихода славян на Балканский полуостров до
конца V века нет. Весьма вероятно, что в набегах на полуостров карпов, костобоков
(176 год), гепидов, готов, сарматов и гуннов в течение II–IV веков принимали участие и
славяне, более того, можно допустить, что при этом отдельные отряды или роды могли
уже тогда в виде исключения задержаться здесь и осесть на местах древних поселений
или в покинутых и разрушенных крепостях, но и в этом случае нет никаких оснований
полагать, что Балканский полуостров был заселен славянами до VI века. Первые прямые
и бесспорные известия о движении славян через Саву и Дунай появляются лишь в VI
веке, и все византийские историки уверены, что славяне, наступавшие в VI и VII веках,
являются новыми завоевателями, новым народом, который до этого жил в
Задунавье

.
Первой датой проникновения славян на территорию Византийской империи считается
обычно 527 год, то есть год вступления на престол Юстиниана, так как о его правлении
Прокопий определенно говорит (рассказывая об Иллирии и всей Фракии) следующее:
„Ο ννο τε κα Σκλαβηνο κα νται σχεδ ν τι ν π ν καταθ οντες τος ξ ο
ουστινιαν ς παρ λαβε τ ν ωμα ων ρχην, νήκεστα ργα ε ργ σαντο το ς ταύτη
νθρώπουξ“
[124]
.
Однако дата эта неверна, и мы можем на основании некоторых данных отнести
приход славян к более раннему времени, по крайней мере ко времени правления Юстина
(518–527), предшественника Юстиниана. Прежде всего Прокопий при описании событий
550 года вспоминает о поражении, которое еще во времена Юстина
[125] славяне
потерпели от римского полководца Германа. Вторжение готов в 517 и 530 годах в
Фессалию, Эпир и Иллирию, о котором говорит Комит Марцеллин, можно с наибольшей
вероятностью отнести к славянам, так как Марцеллин отличает в своем тексте гетов от
болгар, гуннов и готов
[126]
. Затем, наконец, Прокопий в сочинении о постройках
Юстиниана, где он описывает замечательные работы по восстановлению укрепленных
линий, которые провел Юстиниан вскоре после своего вступления на престол, -69-упоминает о двух крепостях, называемых „ δινα“ и „ χύρωμα Ο λμιτ ν“, в которых будто
бы были в то время славяне, во второй из названных крепостей они находились даже
длительное время: βαρβ ρων δ Σκλαβην ν π χρονο μ κος κε νη τ ς ν δρας
πεποιηκότων
[127]
.
Нам неизвестно, существовала ли крепость Адина и где она находилась. Вероятно,
это искаженная форма от λδινα — названия крепости, расположенной на Дунае близ
Силистрии; крепость Ульметон, обозначенная в другой латинской надписи как vicus
Ulmetum[128]
, находилась в Добрудже севернее линии Аксиополис (Черновода), Томис
(Констанца), и ее остатки были раскопаны недавно румынским археологом Василием
Парванем. К сожалению, следов пребывания здесь славян не найдено
[129]
.
Начиная с 527 года, хотя, как мы видели, этот год и не является датой начала
славянских вторжений, набеги славян начали повторяться все чаще и чаще, а также
приобретать все большие размеры, будучи поддержаны одновременными нападениями
гуннов, болгар и аваров. Юстиниан, вступив на трон, хотел для защиты своих границ от
опасности с севера построить грандиозную оборонительную систему, состоящую из
нескольких линий крепостей с постоянными гарнизонами; эти линии должны были
доходить до «длинной стены» (μ κρον τε χος), которую построил незадолго до этого, в
512 году, Анастасий перед Константинополем (от Селимбрии до Деркоса). Эта система
крепостей была частично возведена заново, частично восстановлена (см. перечисление
крепостей в сочинении Прокопия «περ κτισμ των», кн. IV), однако в империи не было
необходимого количества войска, чтобы должным образом занять растянутую
оборонительную линию и преградить путь неприятелю. Правда, в нескольких больших
гарнизонах было достаточное количество имперского и союзных варварских войск
(φοιδερ τοι), но между отдельными крепостями оставались очень большие слабо
защищенные участки, да и само войско не было благонадежным. Именно поэтому
северодунайских варваров — славян, болгар, гуннов и аваров — очень мало заботила
имперская оборона, о чем достаточно ясно свидетельствует история царствования
Юстиниана и его преемников.
У Дуная, бывшего de facto еще границей империи, жили в Паннонии лангобарды, в
центральной Венгрии — гепиды, далее, на нижнем Дунае — остатки гуннов и болгары.
Однако повсюду рядом с ними обитали славяне, главным образом, вероятно, в области
среднего Дуная и в современной Валахии. Это была специфически славянская
территория — Σκλαυιν α — того времени, к ней около самого устья Дуная в Бессарабии
присоединялась область славянских антов, отличаемых от собственно славян.
Нашествия славян стали чувствоваться сразу же после вступления на престол
императора Юстиниана, затем в 530–533 годы они несколько утихли, но в 545 году
вновь засвидетельствованы во Фракии, в 547–548 годах — в Иллирии и Далмации, где
славяне достигли Дурреса — Эпидамна, в 548–549 годах — в Италии, в 549 — вновь во
Фракии, в 550 — в Нише, в 551 году — в Иллирии; потом наступило затишье, и вновь
сильное вторжение во Фракию вплоть до длинной царьградской стены, в Солунь и в
Грецию. В этом нашествии вместе со славянами принимали в последний раз
значительное участие гунны (котригуры); однако новый сильный противник и в то же
время новый союзник славян не заставил себя долго ждать. Это были авары.
Авары — племя тюрко-татарского происхождения, начавшее продвигаться незадолго
до этого из Азии в южную Россию и проложившее себе дальнейший путь сквозь земли
гуннов и славянских антов, неожиданно появилось у Дуная под предводительством
кагана Баяна. Уже в 558 году император принимал аварских послов и весь Царьград
сбежался смотреть на « θνος παρ δοξον». Послы требовали предоставления аварам
мест жительства на территории империи. Император испугался, и вполне обоснованно,
новых пришельцев и сумел с помощью даров и обещаний отсрочить опасность до
конца своего царствования — 565 года. Однако как только он умер и на престол вступил
Юстин II (565–578), отказавшийся от выплаты дани, наступил ряд больших аваро-
славянских войн с Римом, неоднократно потрясавших вплоть до 626 года как основы
Империи, так и оборону самого Константинополя. Сначала бои шли главным образом за
Сирмий (современная Митровица на Саве), которым во что бы то ни стало хотел
овладеть Баян, занявший тем временем Паннонию. Однако это ему удалось лишь в 582 -70-году. Наряду с этим авары вместе со славянами приняли участие в больших походах в
глубь Балканского полуострова, направленных главным образом против Солуни и
Греции. Все это происходило в годы правления Юстина и его преемника Тиберия (578–
582). Особенно памятно вторжение в Грецию в 577–578 годах, а также наиболее
мощное вторжение в 581 году, следствием которого была первая длительная оккупация,
засвидетельствованная современником этих событий сирийским хронистом Иоанном
Эфесским, писавшим в 584 году: славяне — «проклятый народ» — покорили в 581 году
многие городи и крепости, опустошили край, перебили население. «И вот, — говорит
Иоанн, — еще и теперь (то есть в 584 году) они живут в римских провинциях без забот и
страха, грабя, убивая и сжигая нажили они богатство, у них есть золото, серебро, стада
коней и много оружия, и они научились вести войну лучше, чем римляне»
[130]
.
Войны не прекратились и во времена Маврикия (582–602), более того, они разгорелись
еще больше, так как император отказал аварам в выплате дани, установленной
Тиберием. Император был скупым, но вместе с тем храбрым и энергичным человеком. И,
вероятно, он преодолел бы опасность, угрожавшую с запада, если бы всю первую
половину своего царствования вплоть до 591 года не был занят тяжелой войной на
востоке. Последнее обстоятельство обусловило относительную свободу действий
славян и аваров на западе и первоначальную слабую оборону империи с этой стороны.
Нам известны далее новые большие вторжения в 582, 584, 585 и 586–589 годах, когда
славяне и авары вновь проникли в Грецию и оккупировали ее
[131]
. Новые нашествия на
Солунь, описанные в первой легенде о св. Димитрии, также относятся к концу
царствования Маврикия, вероятнее всего незадолго до 597 года
[132]
. В это же время
славяне угрожали Северной Италии, о чем упоминается в посланиях папы Григория I. Но,
между тем, энергичные действия императора, закончившего в 591 году войну на
востоке, привели к значительным успехам и на западе. Римские войска под
руководством генералов Приска и Петра не только осмелели и неоднократно (в 593 и
597 году) переходили Дунай, проникая в глубь славянской земли, уничтожая там
неприятеля
[133]
, но и добились в конце концов в 601 году больших побед над аварами,
гепидами и славянами в самом центре аварской империи, где-то на Дунае около
Виминация и на Тиссе. Но для империи эти победы не имели решающего значения, и,
кроме того, вскоре наступил перелом. Когда на престол вступил Фока (годы правления
602–610), убивший Маврикия, во всех концах империи опять начались волнения, с
которыми новый император уже не мог бороться. Сава и Дунай перестали быть границей
империи. Последним ее удерживал Маврикий, однако после него ворота настежь
распахнулись перед натиском северных варваров; то же самое мы видим и в начале
царствования Ираклия (610–641). Славяне напали на Италию (600–603), заняли Иллирию
и Далмацию (к этому времени, вероятнее всего, относится завоевание Салоны
славянами; согласно Ф. Шишичу, это был 614 год), напали на Солунь (в 609 году, затем
приблизительно в 632–641 годах) и проникли в Истрию (611). Другие массовые
вторжения во Фракию аваров и славян, достигших ворот Царьграда, относятся к 611,
618, 622 годам; они завершились стремительной атакой 626 года, когда море перед
городской стеной Царьграда окрасилось кровью сражавшихся славянских мужей и
жен
[134]
. Однако взять Царьград не смогли ни каган, ни славяне.
Это нападение запомнилось еще и потому, что оно знаменовало конец аварского
могущества. Конечно, причиной тому послужила не только эта неудача. За ней
последовали и другие, так как первоначальное аварское могущество было уже
подорвано. В 623 году Само освободил чешских и словенских славян из-под аварского
ига, в 635–641 годах то же совершил болгарский князь Кубрат; к этому времени
относится, очевидно, и освобождение от аварского господства иллирийских славян —
хорватов и сербов. Все это явные признаки упадка аварского могущества, которое
потом уже так и не возродилось.

все же атака 626 года является последним большим нападением аваро-славян на
Царьград.Само собой разумеется, что столкновения более мелкого масштаба продолжались, но
Затем наступления становятся слабее и реже. Да в них и не было
необходимости, ибо несомненно, что в течение царствования Ираклия (610–641) и его
преемников Константа II (642–668), Константина IV (668–685) и Юстиниана II (685–695) -71-преемников Константа II (642–668), Константина IV (668–685) и Юстиниана II (685–695)
полуостров полностью был заселен славянами. Они пришли сюда с севера и
окончательно здесь поселились. Нападения прекратились сами собой, поскольку
нападавшие перестали возвращаться на север, а оставались постоянно на
оккупированной территории. В VII веке понятие «славянская земля» не
распространяется больше на земли, расположенные на север от Дуная, а лишь на
центральные земли полуострова, прежде всего на Македонию и ее окрестности.
Одним словом, в конце VII века оккупация Балканского полуострова, включая Грецию и
часть архипелага (в 623 году славяне проникли и на Крит), была завершена. Двести
восемнадцать лет (с 589 года) римлянин не смел вообще показываться на Пелопоннесе.
Так жалуется царьградский патриарх Николай III (1084–1111) в синодальном послании,
адресованном императору Алексею I
[135]
.
Новый этнический сост ав населения в Венгрии и на Балканах
Описанные выше вторжения оказали сильное влияние как на политический строй, так и
на этнический состав населения Подунавья и Балканского полуострова. Территория
Римской империи, северной границей которой, после оставления Дакии в 275 году, стали
Дунай, а с 453 года — Сава (ее течение вплоть до поворота у Сирмия), в связи с
дальнейшим продвижением славян продолжала уменьшаться. Могущество римлян
падало все более и более, особенно после 601 года, когда Дунай в последний раз
упоминался как граница в договоре Маврикия с аварами; значительная территория была
отторгнута от империи. Хотя некоторые провинции и префектуры и значились
номинально в официальном перечне земель империи, но фактически они уже не
принадлежали ей; когда же в VIII веке появилось новое деление на фемы, являвшиеся
военными и гражданскими административными единицами
[136]
, господство империи
(Romania) ограничивалось уже полосой земли на побережье Эгейского моря, Грецией
(также, собственно, лишь названием) и узкой полосой на Адриатическом побережье.
С потерей земель были тесно связаны и большие этнические изменения. Перед
приходом славян весь Балканский полуостров подвергся частично эллинизации,
частично романизации, причем граница между этими зонами влияний проходила
приблизительно от Лиссы (Леш), южнее Скодры (Шкодер), через Призрен, Скопле, между
Нишем и Белым Паланком на одной стороне и Кюстендилом, Пиротом — на другой,
далее — севернее Враце и Никополя. Это видно по тому, какой язык преобладает в
сохранившихся надписях
[137]
. Романизация северной области распространялась из двух
центров: с одной стороны, из городов Далматского побережья, густо заселенного
народами Италии (крупнейшими из этих городов были Салона, затем Эквум, Ядра
(Задер), Нарона и Эпидавр), с другой стороны, из областей, прилегающих к Дунаю,
точнее из колоний и крепостей, которыми были покрыты его берега. Отсюда
романизация проникла, хотя и не везде равномерно, и до центральных областей
Балканского полуострова. Не может быть, однако, сомнения в том, что и в центральных
областях, особенно вокруг колоний, древнее местное население было сильно
романизировано в VI веке. Это доказывается наличием остатков этого населения, о
котором речь будет ниже.
Первым ударом по романизации было разделение Римской империи после смерти
Феодосия I в 395 году, так как граница между двумя половинами империи прошла
приблизительно по линии, соединяющей Котор с Белградом, причем на восток от нее
латинский язык, хотя и удерживал еще долгое время доминирующее положение
(например, в армии), начал все же с VI века уступать греческому языку. Однако
дальнейшая романизация, так же как и эллинизация, были невозможны ввиду того, что с
распространением славянской экспансии здесь появились в VI и VII веках элементы
новой культуры, хотя и невысокой, но сильной, здоровой и обладавшей необычайной
творческой потенцией и способностью к ассимиляции. Правда, славяне охотно
воспринимали достижения чужой, более высокой культуры и чужие обычаи, но при этом
они не ассимилировались полностью и не теряли ни своего языка, ни специфических
черт своей народности. Напротив, они сумели ассимилировать других. Огромные массы -72-славян, завладев большей частью полуострова, прочно поселились здесь. Они
частично уничтожили и вытеснили старое население
[138]
, частично его ассимилировали,
так что от прежнего населения сохранились лишь совсем незначительные группы,
главным образом в районах Балканского массива. После завершения славянской
оккупации общая картина была следующей.

Греки удерживались лишь на побережье Черного моря на юг от Девельта (Develtos) и
на побережье Эгейского моря. Правда, славяне в некоторых местах проникли и сюда, к
морю, но были здесь немногочисленны (кроме окрестностей Солуни); только этим
можно объяснить более позднюю эллинизацию всей южной и восточной Фракии. В
дальнейшем основным ядром населения в Элладе все же оставались греки, хотя и
имеются некоторые известия о «славянизации» Греции, ибо ничем другим мы не можем
объяснить относительно быстрое исчезновение славян, оккупировавших в VI веке
Грецию и остававшихся там еще в VII и VIII веках. Но греческие колонии, захваченные на
северном берегу Дуная в VII–VIII веках, славяне удержать не смогли
[139]
.
Романский элемент сохранился после прихода славян прежде всего на западном
побережье в Далмации и в прилегающей к ней части Боснии и Герцеговины, а также в
некоторых центральных областях, образующих отдельные оазисы среди основной
массы славянских племен. Население западного побережья, говорящее по-романски,
именуется в источниках романами (Romani) или латинами (Latini) (так уже у дуклянского
аббата) в отличие от ромеев ( ομα οι), то есть византийских греков; романов, живших
во внутренних районах, славяне стали называть влахами (ед. число — влахъ) или в
отличие от указанных выше латинов — черные латины, Nigri Latini, Μαυρόβλαχοι,
мавролахи, Morlachi, Morlacci, Murlachi (это название удерживается до настоящего
времени у подошвы горы Велебит). Далматские «романе» говорили сначала на
южноиталийском диалекте, затем переняли венецианский, но с течением времени и они
постепенно подверглись славянизации. Уже в IX и в X веках славяне проникли на это
побережье, поселились около городов, население которых начало брать в жены
славянок; так в результате мирного сосуществования были постепенно
славянизированы как последние романские острова Веглиа (Крк), Луссин (Лошинь), Арбо
(Раб), так и последние романские города Трогир, Сплит, Дубровник и Котор. В XVII веке
здесь вообще перестали говорить по-романски, а в 1898 году умер на Крке последний
человек, знавший ещё «таинственный язык», то есть последние остатки древнего
романского языка
[140]
.
Внутренние влахи появляются в источниках лишь в XI веке в южной Македонии. Но
расселились они очень широко
[141]
. Их центром в XIII и XIV веках была древняя
Фессалия, называемая Βλαχ α, а также Μεγ λη Βλαχ α, в отличие от которой древняя
Этолия и Акарнания назывались Μικρ Βλαχ α (Малая Влахия), а Эпир — νωβλαχ α.
Здесь они были сосредоточены главным образом по обоим склонам Пинда. Затем они
упоминаются еще в различных местах Македонии, в Древней Сербии, Черногории,
Герцеговине и вверх до Велебит, а также дальше на востоке между Нишем и Софией.
Все эти влахи были остатками древнего романизированного населения, вытесненного
из романской области массовым продвижением славян на юг. Поэтому мы встречаем их
больше всего на границе Греции. Другая часть была вытеснена с запада к Старой
Планине и к Родопии, где до того времени их не было.
Часть этих внутренних романо-влахов подверглась позднее славянизации (название
«влахъ» перешло в славянский язык и обозначало пастухов-горцев, живущих в горных
селениях, называемых katun), другая же часть сохранилась и до настоящего времени на
юге Македонии и на Пинде под названием аромунов (Aramâni), мегленитов, цинцаров,
аланов, куцовлахов, каракачанов. Каравлахами были более поздние пришельцы из
Валахии
[142]
.
Наконец, и формирование румынского народа на севере от Дуная тесно связано с
этими романами центральных областей. Происхождение северодунайских румын
древней Дакии очень сложно. Прежде всего в Дакии, несомненно, сохранились остатки
древнего гетодакийского (фракийского) населения, а наряду с ними и остатки римских
колонистов или романизованных даков. Затем там к ним присоединился значительный
славянский элемент, а также различные тюрко-татарские элементы, но основное ядро -73-славянский элемент, а также различные тюрко-татарские элементы, но основное ядро
составила, вероятно, группа романских племен, продвинувшихся из смежных областей
Балканского полуострова, из верхней Мезии, Дакии (Dacia ripensis и Dacia mediterranea),
Дардании; эти пришельцы в период средневековья продолжали продвигаться на север,
соединив различные этнические элементы древней Дакии в новую этническую общность
румын
[143]
. Однако их движение на север не прекратилось в восточных Карпатах, они
двинулись дальше, в русинские и словацкие области, и остановились лишь в XVI–XVII
веках, достигнув восточной Моравии, восточная часть которой, в свою очередь,
получила от них наименование «Валахия»
[144]
.
Большинство оставшихся фракийских и иллирийских племен, сильно поредевших еще
до прихода славян
[145]
, постигла та же судьба, что и румын центральной части
полуострова, — фракийцы исчезли совершенно. В VI веке источники в последний раз
упоминают о фракийцах и о том, что в горах говорят еще по-фракийски
[146]
, но затем
фракийцы, за исключением бессов, исчезают из истории, и лишь некоторые племенные
наименования, сохранившиеся у болгар, свидетельствуют, возможно, о том, что
славяне общались еще с фракийскими племенами бессов, сапов и пайонов
[147]
.
Иллирийцы также совершенно исчезли, поглощенные славянами, в тот период, когда
границы болгарской империи во времена царствования императора Симеона
расширились до берегов Адриатического моря. Но когда в 1041 году византийцы опять
завоевали Эпир и уничтожили господство славян, древнее иллирийское местное
население начало подниматься и выступать все более и более определенно и
самостоятельно под новым общим наименованием албанцев, арбанитов, арбанасов,
бывшим в древности лишь локальным наименованием какого-то горного племени
[148]
.
Эти иллирийские (или, согласно некоторым современным теориям, фракийские) албанцы
уже тогда занимали территорию, начинавшуюся от границ современной Черногории,
Призрена и Охридского озера и простиравшуюся на юг вплоть до Эпира. Славянский
элемент, появившийся здесь раньше и столь значительный среди иллирийских
албанцев, что подтверждается многочисленной славянской топографической
номенклатурой, был постепенно поглощен. Зато к северу от Савы древние паннонцы
исчезли навсегда. Правда, Прокопий в VI веке употребляет еще иногда старые термины
«паннонцы», «далматы», «норики», «карны», но эти наименования относятся уже не к
старым племенам, а к новым, поселившимся в те времена на альпийских землях,
подобно тому как впоследствии наименование паннонцев применялось для
обозначения то славян, то мадьяр
[149]
. О том, что хорватские славяне встретились на
Саве, по крайней мере, с древними бревками, свидетельствует, по-видимому, название
современных брайков, жителей верхней Кульпы, говорящих на кайкавском диалекте.
Какова была дальнейшая судьба древних даков, нам вообще неизвестно, так как об
этом никаких известий не сохранилось. Однако представляется вероятным, что часть
древних даков, несмотря на полное опустошение их земель и неоднократные выселения
в чужие области, сохранилась все-таки до прихода славян в неприкосновенном виде,
другая часть романизировалась. Пополняемые в дальнейшем непрестанным притоком
романов центральных областей Балканского полуострова, они приняли участие в
формировании будущего румынского народа. Нельзя поверить, что горные области
древней Дакии были совершенно безлюдны в момент прихода сюда славян.
Племена же, появившиеся на Балканском полуострове до прихода сюда славян,
исчезли здесь почти бесследно. О каких-либо галлах в славянскую эпоху нет никаких
известий, а на остатки иранских сарматов, когда-то переселенных сюда Константином
(334 год, см. выше, стр. 53) указывают лишь названия двух горных крепостей Σ ρματες и
Σαρμ θων
[150]
; что касается германцев, то хотя в III–IV веках значительное число их —
особенно готов — поселилось в балканских городах, что засвидетельствовано речью
Синесия к Аркадию в 399 году
[151]
, однако впоследствии, в славянскую эпоху и после нее,
от них остались лишь немногочисленные поселения.
Готы упоминаются в северной Далмации и позднее в окрестностях Никополя под
Гаемом, где до IX века население говорило по-готски
[152]
; герулы, поселившиеся в 512
году около Сингидуна, упоминаются еще в 626 году в связи с походом аварского войска -74-против Царьграда
[153]
, так же как и гепиды, погибшие затем в боях с аварами,
лангобардами и славянами в нижней Венгрии
[154]
. От бастарнов, из числа которых около
100 тысяч человек были переселены императором Пробом на Балканский полуостров в
279 году, у Прокопия сохранилось лишь название одной крепости Βαστ ρναν
[155]
;
остатками скиров можно, вероятно, считать ангискиров Иордана, поселившихся в
Малой Скифии
[156]
. От лангобардов остался только один гарнизон в Апрехе ( προι)
между устьем Гебра и Пропонтидой
[157]
, а ругии в последний раз упоминаются в 452 году
в двух южнофракийских поселениях (Бизии, Аркадиополе) недалеко от Царьграда
[158]
.
Почти все тюрко-татарские племена гуннов, появившиеся в конце IV века, отошли
после поражения 453 года за Карпаты, Серет и Прут. Впоследствии, во времена
славянских нашествий, к ним присоединились новые племена котригуров и утригуров, но
после 558–559 годов (см. ниже, стр. 132) они уже не представляли собой никакой
опасности и в последний раз упоминаются во время наступления на Царьград в 626
году
[159]
.Авары были многочисленнее гуннов, и они сдерживали натиск славян вплоть до
IX века. Появившись на среднем Дунае в 566–567 годах (см. стр. 59), авары
сосредоточились сначала в южной Паннонии, а затем на севере между Блатенским
озером и Венским лесом, где в VII и VIII веках была собственно Avaria, terra Avarorum (а
также Hunnia, regnum Hunnorum), окруженная рядом больших укреплений (hringus)
[160]
.
Отсюда поселения аваров распространились дальше, в частности к востоку от Дуная к
Тиссе. Однако нет ни исторических, ни археологических доказательств того, что они
жили в Чехии, в Моравии и среди альпийских славян
[161]
.
Эти земли (так же как и другие) подвергались лишь периодическим набегам из Аварии,
авары брали с собой в чужие земли славян для набегов и грабежей, для того чтобы они
воевали в первых рядах (befulci, bifulci)
[162]
.
Это тесное общение аваров со славянами нашло свое выражение и в том, что
наименование первых удержалось в северных славянских языках в слове «обра» —
дикое и сильное сверхчеловеческое существо
[163]
.
Упадок аварского могущества начался в VII веке, в 623–641 годы (см. выше, стр. 60), но
только войны с Карлом Великим 791–799 годов привели к окончательному их покорению,
можно сказать даже — уничтожению. Древняя аварская земля была опустошена и
обезлюдела настолько, что даже в IX веке именовалась еще solitudines Avarorum —
аварской пустыней, глушью
[164]
. Одна часть аваров искала убежища за Тиссой, другая
осталась в Паннонии, но обе они не удержались ни здесь, ни там. В 822 году аварское
посольство в последний раз появляется на сейме во Франкфурте, а в 873 году есть
упоминание о крещеных аварах в Нижней Паннонии
[165]
. Затем авары растворились
частично среди славян, частично среди мадьяр, занявших в конце IX века Венгерскую
(Угорскую) низменность.
Здесь нет необходимости говорить о менее значительных азиатских колониях на
Балканах, образовавшихся, в частности, в VIII веке
[166]
. Что же касается факта прихода
болгар в 679 году и значения его, то этому вопросу посвящена одна из последующих
глав.
Глава VI
Возникновение и дифференциация южных славян
Согласно теории, созданной когда-то Копитаром и поддержанной Миклошичем
[167]
,
считалось, что славяне, придя на юг, образовали от Альп до Черного моря единую
словенскую полосу, которая только в VII веке с новым приходом сербо-хорватов была
разделена на собственно словенцев (на западе) и дакийских словенцев (на востоке). Но
ни исторические, ни филологические данные не подтверждают эту теорию. Известие о
позднем приходе сербо-хорватов на Балканы недостоверно (см. ниже, стр. 76), а
последние более тщательные исследования южнославянских диалектов показали
существование непрерывной полосы от Альп к Черному морю, в пределах которой один -75-диалект переходит в другой, причем переход одного языка в другой происходит
настолько постепенно, что ничто не обнаруживает здесь какого-либо внезапного
вторжения чуждого языкового элемента в древнее единство. Поэтому новая
филологическая школа с В. Ягичем во главе
[168] отстаивает ту точку зрения, что
древнего словенского пласта, разделенного сербо-хорватским клином, не
существовало, но что уже с самого начала вся южнославянская волна содержала в себе
зачатки будущих словенцев, сербо-хорватов и болгар, которые располагались так же,
как и сами народы, в момент, когда они стали известны истории
[169]

. Конечно, в этой
волне не было еще сформировавшихся словенцев, сербо-хорватов и болгар, а были
только их предки. Окончательное разделение этих трех народов и образование более
глубоких различий между ними произошло лишь на новых местах поселения, причем
новая территория и среда, воздействие сохранившегося здесь иллирийского и
фракийского местного населения, а потом романов оказали, несомненно, влияние на
формирование их языка и культуры. Однако образование различий между сербами и
хорватами было делом еще более поздней истории.
Итак, на севере — прародине славян, где произошло выделение их южной ветви, — не
было еще этих трех или четырех народов. Отделилась целая ветвь, еще слабо
дифференцированная внутри, но поскольку диалектологические центры располагались
в ней в том же порядке, в каком они были впоследствии на юге, то можно допустить, что
прародина протословенцев находилась в юго-западном углу славянской прародины, где-
то в районе верхней Вислы по соседству с чехами, тогда как протоболгары занимали
юго-восточный угол прародины, а протосербо-хорваты находились между первыми и
вторыми, в области центральных Карпат, что, как мне кажется, подтверждается также
тесной связью между именем «хорват» или «харват» (второе название является,
вероятно, более древней формой) и наименованием Карпатских гор
[170]
. Отсюда
протоболгары продвинулись, конечно, по течению Серета и Прута к нижнему Дунаю,
протословенцы же, а частично, может быть, и протохорваты прошли через Карпаты
вдоль их западных склонов и через Моравию — в Паннонию
[171]
. Через центральную
часть Карпат прошли, очевидно, относительно небольшие группы из-за сравнительной
непроходимости этих дорог
[172]
. Тем не менее как сербо-хорваты, так и словенцы
пришли, несомненно, в Паннонию и область Альп с севера, а не с южного Дуная вместе с
аварами, в подчинении у которых они находились, как об этом до сих пор пишут,
главным образом под влиянием устаревшего исследования Рёсслера
[173]
.
После прихода южных славян на Балканский полуостров развитие их языков шло по
следующим основным направлениям: общими признаками южнославянской ветви по
сравнению с остальными славянами были: 1) отвердение гласных e и i, 2) уничтожение
разницы между и и ы, 3) переход е в , 4) слоговые r и l и замена твердого ł средним l, 5)
группа trat и trêt переходит в tort и tert (tlat, tlêt в tolt, telt), 6) функция союза da и vět в
дополнительных предложениях и 7) развитие праславянских tj и dj в č, j в словенском
языке, в «ć», «j» в чакавских диалектах, в ć, ď в штокавских диалектах, в , в резавско-
моравских диалектах, в št, žd в общеболгарском языке
[174]
. На основе этих признаков на
западе образовалась словенская область, в которой вместо старославянского Q
возникло О, из праславянского ê — е, а из tj, dj — j, č; далее к востоку выделилась
область кайкавского диалекта, который составлял переходную ступень к сербо-
хорватскому языку
[175]
. Рядом со словенцами и кайкавцами образовалась область
чистого сербо-хорватского языка, составленная из двух основных частей: из чакавских
диалектов (из праславянского dj — j) и штокавских (собственно сербский язык из
праславянского dj — ђ), причем следует упомянуть, что чакавщина в Хорватии издавна
постоянно уступала на севере кайкавщине, а на юге — штокавщине, последние два
диалекта заняли уже значительные области в Далмации, Боснии и Славонии
[176]
. Между
штокавщиной и собственно чистым болгарским языком также образовалась полоса
переходных диалектов, имеющих в одних местах больше сербских, а в других больше
болгарских признаков. Это древнесербские диалекты, распространенные от Призрена и
Тетевена через Приштину, Куманово, Вране, Ниш к Тимоку (призренско-тимокские) и
дальше к югу северо-македонские диалекты от Скопле к Тырново и Софии. -76-Южномакедонские диалекты уже явно болгарские. Собственно болгарский язык,
характерными признаками которого являются переход от праславянской tj — dj к št — žd,
а в более поздний период постоянное сохранение носовых звуков и полугласных, занял
восточную часть южнославянской области от Тимока, Софии и Македонии к Черному
морю и разделился с течением времени на основании развития старославянского ě и
носовых звуков на группу западную (ě — е) и восточную (ě — я). Позднее сербо-
хорватский язык в процессе своего развития подвергся извне еще различным
воздействиям двух культур — западной и восточной. Одна часть племен с сербо-
хорватским языком приняла религию, а с ней письмо и культуру в целом из Рима, другая
часть — из Византии. Это привело к образованию, с одной стороны, хорватов, а с
другой — сербов — двух славянских народов, ныне резко различных, несмотря на
близкое их родство. Но в древнюю эпоху после прихода славян на Балканы сербов и
хорватов в современном понимании не существовало. Более того, не было вообще еще
ни словенцев, ни болгар. Был лишь ряд очень мало отличавшихся друг от друга племен,
из которых только позднее, в период средневековья, образовались словенцы на
западе, хорваты и сербы в центре, а на востоке — болгары
[177]
.

Глава VII
Словенцы
Эти славяне, поселившиеся на юг от Дуная и на север от нижней Дравы, Кульпы и
Истрии, переходили через средний Дунай уже в начале нашей эры, о чем
свидетельствует славянское название Блатенского озера — Pelso у Плиния (см. выше,
стр. 55). Однако в истории они под наименованием «славян» появляются только в конце
VI века: во-первых, они в 592, 600, 602 годах совершали нападения на города Истрии и
Северной Италии
[178]
, во-вторых, в 595 и 596 годах принимали участие в боях против
баварского воеводы Тассилы, происходивших где-то у истоков Дравы и Муры, в
области, называвшейся уже тогда provincia Sclavorum[179]
. В это же время или вскоре
после этого (после 611 года) все славяне, жившие на территории, простирающейся от
Альп до среднего Дуная, подпали под власть аваров, от которой, однако, их в 623–658
годы освободил Само
[180]
, но уже в 745 году Борут, хорутанский князь, за помощь,
оказанную ему в борьбе с аварами, подчинился баварскому господству, которое было
закреплено подавлением восстания 772 года, а в 788 году заменено господством
франкской империи. Тогда же эти славяне (живущие даже в самых отдаленных местах)
приняли христианство, главным образом благодаря деятельности Виргилия и Арна,
зальцбургских епископов, которым эти области были подчинены в церковном
отношении
[181]
.
Плотность славянского населения в оккупированных местностях была не везде
одинаковой. Наиболее густо, по всей видимости, славяне заселили ту территорию, где
по сегодняшний день сохранилась словенская область, а именно — южную Штирию,
Каринтию, Крайну и, конечно, Паннонию, откуда они ушли только позднее. Помимо этого
ядра, колонизация в других местах была слабее, густота населения была реже, в
особенности, что вполне естественно, в связи с удалением в горные районы, и это
было, очевидно, главной причиной того, что славяне здесь столь быстро подверглись
германизации. В целом же территория, которую можно в основном считать славянской,
простиралась в VII–VIII веках далеко за пределами современной славянской области,
границы которой тянутся от Триеста через Тржич, Кормин (Кормане) к Чедаду
(Чивидале), к Понтеббе, св. Могору (Хермагор), Беляку (Филлах) на Драве, затем между
озерами Оссиахер-Зе и Врбским (Вертер-Зе) к Радгоне (Радкерсбург) на Муре, св.
Готхарду на Рабе и Вараждину на Драве, откуда она поворачивает вдоль Сотлы,
Кульпы, Снежника и около Бузета (Пинквента) к Триесту
[182]
.
В VIII–IX же веках можно провести границу славянских земель от Истрии не только к
Чивидале и Понтеббе; мы видим, однако, что в тот период образовалась еще полоса
славянских поселений, тянущаяся южнее от Чивидале к западу через Пальманово,
Кодрайпо и через реку Тальяменто до окрестностей Порденоне. Свидетельством этого -7 -является, согласно некоторым историческим документам, огромное количество
итализированных славянских названий, поселений, обозначенных иногда также
определением schiavonesco, schiavonico. Сбором этого материала занимались главным
образом С.Рутар и Ф. Мусони
[183]
.
От Понтеббо граница славянских земель тянулась к западу по гребню Карнийских Альп
к верхней Драве, где в 770 году между Иннихбергом и Линцем около деревни Анраса река
Мюльбах стала границей баварской и славянской территорий
[184]
. Севернее граница не
отмечается историческими свидетельствами, но поскольку долины Изель, Деферегген и
Кальзер до сих пор изобилуют славянскими названиями
[185]
, то граница, по-видимому,
проходила от Анраса по гребню Дефереггенских Альп к горе Драйгерреш-питце, затем к
Венедигеру, Б. Звону (Гросс Глокнер) по хребту Высокого и Радштетского Тауерна, так
что зальцбургский Лунгау находился внутри славянской области. Из достоверного
сообщения известно также, что в конце VIII века поселение Бишофсхофен на Саличе
Зальцах (в Понгау) находилось под угрозой a vicinis Sclavis (соседних славян)
[186]
. За
Радштетским проходом граница славянских поселений шла на Дахштайн, а около озера
Аттер к средней Травне (Траун), с восточного берега которой сворачивала за Кремжи
(Кремс) и св. Флориан; на западе можно говорить, по крайней мере, об отдельных
славянских поселениях, простиравшихся до реки Инн. В известной грамоте Тассилы 777
года, а также в грамотах 789 и 791 годов
[187] засвидетельствованы славяне,
подчиненные жупану (joppan Physso) и живущие в окрестностях монастыря на реке
Кремже. В другом документе 834 года область, расположенная у Кроншторфа на Енже
(Энс), обозначается как pars Sclavorum (славянская область)
[188]
, в документе 906 года
области около св. Флориана упоминаются как Bavari vel Sclavi istius patriae (родина
баварцев или славян)
[189]
. За устьем Трауна до Дуная граница проходила от Урфара
(Бухенау) на север до Баварии.
Во всех этих областях и даже там, где теперь живут чистокровные немцы, встречается
множество древних топографических славянских названий. К сожалению, они до сих пор
не систематизированы и не подвергнуты необходимому анализу. Попытки, сделанные до
настоящего времени в этом направлении, носят лишь локальный характер и нуждаются
в проверке авторитетных филологов
[190]
.
Северной границей словенской области был Дунай, так как словенцы не переходили на
его левый берег. В противоположность этому чешский элемент, издавна находившийся
здесь по соседству со словенцами, не только достиг Дуная, но и перешел его, а в
некоторых местах, по-видимому, довольно глубоко проник в словенскую область,
особенно на востоке у Блатенского озера.
Имеются достоверные свидетельства о том, что и на западе, в современной Верхней
и Нижней Австрии, чехи перешли в области, расположенные на юг от Дуная
[191]
. В свое
время я приводил уже филологические доказательства того, что тут, на землях между
Енжой (Энсом) и Литавой, вдоль рек Мурек и Муры вплоть до Дравы, встречается
множество славянских наименований, сохраняющих «чешский» характер, так, например,
названия, образованные от чешской формы jedla (в славянском языке jel, jela), или
названия, образованные от чешской формы chłm, chłum (сравни со словенским holm,
hom)
[192]
. Но мне возразили, что исчезнувшие северословенские диалекты образовали
здесь переходную ступень к чешскому языку, следовательно, эти формы являются
доказательством наличия здесь не чешского языка, а словенского диалекта, близкого к
чешскому языку
[193]
; поэтому необходимо в будущем произвести филологический
анализ этих форм, для того чтобы решить с чисто филологической точки зрения,
является ли славянская номенклатура в Нижней Австрии и в Штирии словенской или
чешской. Однако в пользу чешского элемента, несомненно, свидетельствует одна
Пассауская грамота 987 года, в которой прямо говорится о чехах, прочно осевших на
реке Першлинг (древняя Берзница или Брзница)
[194]
, а кроме того, ряд названий с
определением Böhm-Böheim-Böhmisch, из числа которых Бехаймберг около Штира и
Бехаймкирхен около св. Ипполита (Sankt Pölten) засвидетельствованы уже грамотами XII
века
[195]
. Аналогичным, судя по всему, было положение и дальше на востоке, в древней -78-Паннонии, у Блатенского озера. У нас нет, по правде говоря, доказательств присутствия
здесь чешского или, точнее, словацкого элемента до IX века, и можно действительно
сомневаться в справедливости предположения о приходе словаков в Паннонию до
этого времени. Тем не менее весьма вероятно, что после поражения аваров в 799 году,
когда вся Паннония, по словам Эйнхарда, осталась совершенно безлюдной
[196] и
подпала под политическое господство словацких князей из Нитры, здесь появилось
значительное число северных чешско-словацких колонистов
[197]
. Во всяком случае,
только таким образом можно объяснить, почему половина имен славянских вождей,
присутствовавших в 850 году при освящении храма в замке князя Прибины (над рекою
Салой у Блатенского озера), носила характер имен северо-западных славян, а не
южных
[198]
. С этим, видимо, связан также ряд других фактов, свидетельствующих о том,
что в IX веке наименование Моравии относилось к обеим Придунайским областям — к
области северной, моравско-словацкой, и к Паннонской области. Святого Мефодия его
ученик Климент прямо называл π σκοπος Μορ βου τ ς Πανον ας
[199]
, обе области
были объединены под названием Великой Моравии (Μοραβ α μεγ λη), которой
управляли моравские князья Прибина, его сын Коцел и, наконец, Святополк
[200]
, a
Conversio Bagoariorum (с. 10) называет Моймира dux Moravorum supra Danubium, что
предполагает наличие и моравов «infra Danubium». С этим, вероятно, связано также
различие между двумя группами моравов у Баварского географа.
Вообще же границей словенцев на востоке можно считать средний Дунай до Дравы.
За ним располагалась — перед мадьярами — другая группа южных славян (болгарская).
На юге переход к собственно сербам и хорватам образовывала полоса кайкавского
диалекта, занимавшая бо́льшую площадь, чем сейчас, когда приблизительной границей
этой полосы является линия, тянущаяся от Вировитица на Драве мимо Беловара и
Есеница на Саве и отсюда вдоль Савы и Кульпы к Карловцу и Гацкополю, тогда как
раньше почти вся территория Славонии до черты Осиек — Винковци — устье реки
Босны была кайкавской и лишь позднее, в эпоху турецкого господства, была
колонизирована населением с Балканского полуострова, говорящим на штокавском
диалекте
[201]
. Само собой разумеется, что переходный диалект был в то время очень
близок словенскому языку.
Говоря о границах древней Словении, нельзя не упомянуть еще о некоторых старых и
новых теориях, сторонники которых расширяли область древних словенцев
значительно дальше на север, вплоть до Венгрии, до современной Венгерской
Словакии, объявляя древних словаков либо просто паннонскими словенцами, либо
южными славянами, обособленными от соседних западнославянских чехов.
Уже Ф. Миклошич и А. Дюммлер отстаивали эту теорию, после них ее охотно приняли
венгерские ученые, и, наконец, словацкий филолог д-р Само Чамбел усердно пытался
привести филологические и исторические доказательства в пользу этой теории. Хотя
их точки зрения были не во всем тождественны, но в конечном итоге все они считали
древних словаков VIII–IX веков словенцами либо особым южнославянским племенем,
близким паннонским словенцам
[202]
. К такой точке зрения их привело, во-первых, уже
упоминавшееся выше употребление названия Моравии для Паннонии, во-вторых — и
это было решающим для Чамбела и его последователей, — характер словацкого языка,
в котором проявляются некоторые явные южнославянские признаки. Поэтому Чамбел
считал, что первоначальные словаки были южными славянами, родственными
словенцам и сербам, и что лишь позднее, начиная с XIII века, под влиянием чешской
культуры они отделились от них и были чехизированы.
Нельзя отрицать, что в словацком языке такие «южно-славянские» признаки имеются
(например, первое лицо единственного числа на '-ет'; вставленное «а» в род. пад. мн. ч.;
формы среднего рода dobrô, starô; выпадение d перед l и др.); имеются также в
словацкой топографической номенклатуре названия южного характера, например Toplá,
Pieščany, Hrmovo, Lončary, Razpuče, Moštenica, Grlica, Kalište, венг. Palugya, Pokorágy,
Privigye
[203]
. Но их немного. Язык в целом и вся остальная номенклатура носят в общем
западнославянский характер, но ближе всего они к чешскому языку. Поэтому не
остается ничего другого, как считать, что словаки принадлежали к западнославянскому -79-племени и составляли некогда вместе с чехами одну его ветвь. Что же касается
упомянутых южнославянских признаков, то я объяснил бы их, во-первых, тем, что
словаки при своем центральном положении издавна жили по соседству со словенцами и
сербами и поэтому имели с ними больше языковых связей, во вторых, также тем, что
отдельные группы южных славян остались среди них либо во время передвижений на юг,
либо при отступлении на север от Дуная после оккупации Паннонии аварами
[204] и
венграми.
Славяне, живущие между Альпами, Дунаем, Дравой и Истрией, в древних источниках
упоминаются обычно под названием Sclavi, реже Sclavani (страна их Sclavinia), или Winedi,
Winidi, Winades (по ошибке также Wandali). Сами они также в качестве своего племенного
наименования сохранили нарицательное имя Sclavi, а именно в форме Slovénec,
Slovénka, множ. число Slovenci (чешск. Slovinec), это наименование вошло в литературу в
эпоху Возрождения. Это же название славян сохранилось и у южных романских соседей,
тогда как немцы приняли другое название — венеды, венды (нем. Winden, Wenden,
Windisch), а венгры создали как для славян вообще, так и для словаков общее
наименование tót, множественное число tótok. Позднейшие политические события
способствовали, с одной стороны, возникновению таких названий, как marca Winedorum,
marcha orientalis, Oriens, Slougenzin marcha, provincia Sclauorum и т. п., с другой стороны,
восстановлению некоторых античных названий: Carantani (позднее также Carentani,
Carentini), Carnii, Carniolenses, Pannonii, Π νονες, для областей же — Carnia, Carniola,
Carantania, Pannonia
[205]
. Наименование Carnia путем народной этимологии перешло в
общеславянское Крайна
[206]
. Из более мелких местных племен упоминаются только
дулебы на южной Муре у Радгоны (Радкерсбург)
[207] и, вероятно, также стодоране,
наименование которых отражено в названии долины Стодорской
[208]
, аналогии им мы
находим в чешских дудлебах, русских дулебах и полабских стодоранах. Но было их,
конечно, больше, так как истории известны различные местные князья (dux, princeps, rex,
ρχων), являвшиеся, по-видимому, вождями отдельных местных племен
[209]

. Кроме
того, среди словенцев в Каринтии и Штирии оказались и остатки соседних хорватов.
Германизация северных словенцев началась вскоре после их обращения в
христианство и после наступления германского господства (см выше, стр. 70), главным
образом после 796 года, когда был покорен и уничтожен самый страшный противник —
авары. Германские церковная и политическая организации действовали вкупе против
славян, и в областях с редким славянским населением, где селились баварские
колонисты, славянский элемент быстро исчезал. Так было на севере, где, как, например,
в Австрии, уже в XIII веке исчезли последние остатки славян
[210]
. В Паннонии обстановка
была также неблагоприятной, ибо несомненно, что при новом заселении земель после
поражения аваров в 796–799 годах сюда пришло много немецких колонистов. Когда в
850 году зальцбургский епископ Лиуфрам освящал для Прибины первый христианский
храм у Блатенского озера, то из тридцати присутствовавших на церемонии вельмож у
половины были славянские, а у другой половины — немецкие имена. Об этом же
свидетельствуют и немецкие наименования Паннонии
[211]
. Впрочем, паннонские
словенцы подверглись в дальнейшем ассимиляции со стороны венгров, за исключением
незначительной группы в Заладском (Зала) и Железном (Вас) округах
[212]
.
Только на юге, где словенцы с самого начала жили компактной массой, они удержались
по сегодняшний день в очерченной выше, на стр. 70, области.
Глава VIII
Сербо-хорваты
Сведения, касающиеся происхождения хорватов и сербов и появления их на
Балканском полуострове, нам оставил император Константин Багрянородный (912–959),
а именно в главах 30–33 своего сочинения «De administrando imperio» (или περ θν ν),
написанного приблизительно в 950 году. В этих главах мы читаем, что, согласно
представлениям и традициям, существовавшим тогда на Балканском полуострове, -80-хорваты и сербы пришли на свои исторические места поселения с севера Европы в
период царствования императора Ираклия (610–641) и поселились здесь по его
приглашению приблизительно в 630–640 годы. Пришли они с севера со своей древней
родины, которая называлась Белая или Великая Хорватия и Белая Сербия и находилась
за Туркией (Венгрия) далеко от моря, около франкской и сакской земли на Висле,
называемой Διτζική. Первоначальное место жительства белых хорватов Константин
точно указывает — около Багибарии (Βαγιβ ρεια), а место жительства белых сербов в
земле «Боики». Как понимать это сообщение, куда поместить северную прародину
обоих народов и как связать характер и время их прихода на юг с остальной историей,
которая не располагает никакими позитивными сведениями об этом? Все эти вопросы
издавна являлись излюбленным предметом изучения славянских, и в частности,
хорватских и сербских историков
[213]
.
Первоначально все эти сообщения целиком и некритично принимались,
исследователи стремились объяснить лишь загадочные Багибарию и земли Боики,
которые вероятнее всего надо было отнести к баварцам (Βαγιβ ρεια из Bagoaria,
Baioaria) и к чехам (Боики — искаженное Богемия). Таковым было общепринятое в XVIII и
в начале XIX века объяснение, другие объяснения представляли меньший интерес
(Багибариа — река Бах, Бабья гора в Бескидах). Наряду с этой появилась другая
трактовка вопроса — начиная уже с XVII века считали возможным выводить хорватов и
сербов из Полабии, где истории были известны лужицкие сербы и чешские хорваты,
поскольку этому противоречил язык южной ветви, отличный от языка западной ветви;
представители этого второго направления — Бандури, Добровский, Катанчич, Цейс и
прежде всего Шафарик искали поэтому Белую Хорватию и Белую Сербию дальше к
востоку вне полабской земли. Так, например, Шафарик отнес прародину хорватов к
востоку от Чехии, к Висле и далее в область восточной Галиции, прародину сербов —
от средней Лабы через Польшу вплоть до Буга и Минска. По его мнению, Боики были
землей карпатских боиков у Стрия и Самбора
[214]
. Притом все эти исследователи
относили приход сербо-хорватов на полуостров ко времени правления Ираклия, то есть
приблизительно к 630–640 годам, и вследствие этого полагали, конечно, что хорваты и
сербы клином вторглись в массив славян, оккупировавших еще задолго до этого земли
от Краса и Альп до Черного моря. Эту точку зрения поддержали лингвисты и
Фр. Миклошич
[215]
. Только Ф. Рачки в работах 1865 и 1880 годов, указанных выше в
примечании, предложил по этому вопросу в значительной мере новые теории, которые
позднее принял и дополнил В. Ягич. Основное содержание этих теорий состоит в том,
что хорваты и сербы вообще не могли прийти с Лабы, что пришли они из более
восточных областей, с Вислы и Днестра, и отнюдь не во времена Ираклия, а
значительно раньше, а именно, как показывает лингвистическое соотношение
южнославянских языков
[216]
, вместе с теми славянами, которые в V и VI веках
оккупировали полуостров. Ягич пошел еще дальше: он вообще отвергал существование
Белой Хорватии и Белой Сербии на севере. По его мнению, они являлись лишь
«Phantasieländer» Константина, возникшими благодаря тому, что последний или его
информатор что-то услышали о чешских хорватах и лужицких сербах и, основываясь на
этих слухах, создал версию о двух больших прикарпатских державах хорватов и сербов,
которые в действительности, однако, никогда не существовали
[217]
.
В настоящее время, учитывая авторитет Ягича в вопросах филологии, можно без
всякого колебания отвергнуть предположение о том, что оба этих южных славянских
народа появились здесь только в 630–640 годы. Что же касается связи их с
императором Ираклием, то она была основана, по-видимому, на иной почве: весьма
вероятно, что в тот период именно сербо-хорваты свергли аварское господство, в
связи с чем были активизированы старые византийские притязания на северо-западную
часть полуострова, и римское владычество было здесь в известной мере
восстановлено
[218]

Хорваты и сербы пришли на Балканский полуостров в начале VI века, и сообщение
источников о приходе славян к Солуни в 536 году или к Диррахию в 548 году можно уже
связывать с сербо-хорватами. Что касается меня, то традиции о Великой или Белой -81-Хорватии на севере и о Белой Сербии я не счел бы лишь порождением фантазии
византийцев. Хорваты и сербы пришли на юг как сильные племена, следовательно,
покидая Прикарпатье, они представляли значительную силу. В то же время, однако, мы
видим, что после их ухода там осталась еще значительная часть племени, которая
также называлась хорватами; таковы, например, хорваты в Восточной Галиции, хорваты
в Силезии и на Висле, хорваты в Чехии у Крконошских (Исполинских) гор, не говоря уже о
менее значительных группах
[219]
. Эти четыре хорватские группы, жившие первоначально
вместе (так как и южные балканские хорваты также вышли с Вислы), я никак не могу
считать отдельными народностями, отличающимися друг от друга; первоначально
хорваты не разделялись на чешских, польских, русских и южных. Этому противоречат
все имеющиеся в нашем распоряжении данные и прежде всего их топографическая
концентрация на единой территории. Очевидно, в Прикарпатье обитало некогда единое
большое славянское племя, называвшееся хорватами (название «хорваты» при этом
очень близко названию Карпатских гор
[220]
), в языковом отношении принадлежавшее к
южной ветви, большая часть которой переселилась на юг. Та же часть племени, которая
осталась на севере и попала в сферу чешского, польского или русского влияний, была
ассимилирована под воздействием этих новых сильных факторов и утратила свой
«южный» характер. Его сохранили лишь те хорваты, что ушли на Балканский полуостров.
Не следует также забывать, что в IV и V веках языковые различия были минимальными.
О существовании Великой Хорватии свидетельствуют, наконец, и некоторые другие
северные традиции, переданные арабскими источниками IX и X веков, о большой
славянской области (империи?) на севере, называемой Chordáb, Džrváb и Džrávat,
Chrávat, Chrvát, Churdáb
[221]
. Что касается сербов, а также существования Великой
Сербии в Прикарпатье, то тут подобных доказательств нет
[222]
, и весьма вероятно, что
Константин создал северную Великую Сербию лишь как folii к традиции о Великой
Хорватии.
О том, когда и как пришли хорваты и сербы с севера на юг, не известно ничего
определенного. Но в конечном счете нет ничего невозможного в том, что причиной
распада Хорватской империи, а также, разумеется, разделения ее на несколько частей и
вытеснения хорватского ядра на юг от Карпат вплоть до Савы явилось нашествие
аваров в начале VI века на территорию современной Галиции. Значительная часть
славян, обитавших первоначально в Прикарпатье, достигла, конечно, Дуная уже раньше,
но переселение собственно хорватов, тех, что были сгруппированы в Хорватской
державе на Висле, могло начаться лишь под натиском аваров. Конечно, этот
предполагаемый Пейскером натиск аваров к северу от Карпат еще недостаточно
доказан. Но если нам известно, что авары в VI веке притесняли дулебов на Волыни и что
вскоре после этого они явились виновниками распада Антской империи, то нет ничего
невозможного в том, что последствия аварского нашествия коснулись и областей,
расположенных далее, вплоть до Вислы, приведя здесь в движение мощное племя
хорватов
[223]
. О том, в каких условиях оказались сербы и хорваты после прихода на юг и
в первый период обитания их на новых местах, то есть в VII и VIII веках, ничего
достоверно не известно. Только в начале IX века оба эти народа становятся
известными истории, первые — в связи с войнами против болгар, вторые же — в войнах
против франков и паннонских славян. Хорватская империя быстро развивается, ее
история начинается уже с IX века, между тем как Сербия отстает и остается
неизвестной. Ее история начинается позднее. Те немногочисленные сведения по этому
вопросу, которые сохранили нам источники IX и X веков, позволяют составить
следующие представления о первоначальных условиях и поселениях обоих племен.
Хорваты. Собственно хорваты, согласно традиции, пришли на Балканы в составе семи
родов, но уже в X веке, по сообщению Константина, Хорватия состояла из 14 жуп:
Хлебиана (Χλεβ ανα), Центина (Τζ ντζηνα), Имота ( μοτα), Плеба (Πλ βα), Пезента
(Πεσ ντα), Параталассиа (Παραθαλασσ α), Бребер (Βρ βερα), Нона (Νόνα), Тнена
(Τνήνα), Сидрача (Σ δραγα), Нина (Ν να), Крибаса (Κρ βασα), Лица (Λ τζα), Гуцика
(Γουτζηκ ) — и занимала обширную территорию, границами которой были: на севере
Лабин (Альбона) в Истрии, затем реки Кульпа и Сава, за ними обитали уже кайкавские
словенцы (см. выше, стр. 68), на юге река Цетинья и на западе море с островами (из -82-словенцы (см. выше, стр. 68), на юге река Цетинья и на западе море с островами (из
островов не были хорватскими лишь Раб, Крк, Крес). Установить, куда простирались в
VIII–IX веках места поселения собственно хорватов и какую часть Боснии они занимали,
невозможно. Различие между обитавшими здесь славянскими племенами и их соседями
— хорватами и сербами — было лишь племенное, и только более поздние условия
способствовали присоединению местных славянских племен либо к сербам, либо к
хорватам. Только относительно южных областей известно (хотя бы от Константина),
что в центральной части их, за Цетиньей, жупами, граничащими с сербами, были
Хлевно, современные Ливно и Плива на реке Пливе. Но и здесь, как и дальше на юг от
Цетиньи, отдельные роды и племена были такими же, как и боснийские. Будущее должно
было решить, куда их причислить. Вне пределов очерченной территории известно лишь
несколько отдаленных хорватских колоний, сохранившихся, вероятно, с эпохи великого
переселения народов. Таковыми следует считать несколько поселений в Альпах,
называемых в грамотах X и XII веков Crauati pagus, Chrouuat, Croudi, Chrowata, Chrowath,
Kraubat, а именно в Корутании у св. Вита (St. Veit) между Крком (Гурком) и Глиной (Глан),
затем в фельдкирхенском и целовецком округах и в Штирии у Любна (Леобен) на Муре и
у св. Флориана (St. Florian)
[224]
. Кроме того, и в Македонии, у Нижней Прешпы, и в Греции,
у Микен и около Афин, известны поселения Хървати, Χαρβ τι, возникшие, по-видимому,
во время походов VI и VII веков. Ядро же хорватского народа, занимавшее территорию
между Кульпой, Врбасом и Цетиньей, уже в X веке представляло собой необычайно
многочисленное, сильное и воинственное племя. Это подтверждается рядом
исторических известий, а Константин определяет численность войска, выставленного в
его время христианскими хорватами, в 160 000 человек и, кроме того, 180 морских
судов
[225]
.
Такое могущество вместе с благоприятным территориальным расположением у
Кварнерского залива, способствовавшим установлению связей с древней культурой
Италии и Византии, затем свержение аварского ига — все это способствовало тому, что
хорваты развивались быстрее и успешнее, чем иные народы; и очень скоро они
умножили свою мощь, подчинив себе соседние славянские племена в Истрии, Паннонии
и Боснии. И уже в X веке Томислав (904–928) выступает как фактический хорватский
император Посавья, Приморья, Боснии и Далмации
[226]
.
Из отдельных хорватских родов и племен, кроме вышеприведенных названий жуп
Константина, в истории упоминается лишь один народ жупы Гуцикой, называемый
позднее Гацко (севернее от Лики в Приморье, где река Гацка отделяет Капелу от Купы). Я
бы отнес сюда славянских гудусканов из франкских анналов (Guduscani из славянских
гадьскани), упоминаемых в 818 и 819 годах в войнах с паннонским Людевитом
[227]
. К ним
относится, вероятно, также племя Gušánín, упоминаемое Масуди. Их князь Борна
считается одновременно князем Далмации и Либурнии (dux Dalmatiae et Liburniae).
Сербы
[228] также появляются на Балканском полуострове как уже сильное племя,
область их первоначального распространения нельзя отождествлять ни с современной
их территорией, ни с территорией, занимаемой ими в XII–XIII веках. Собственно сербы
поселились первоначально на востоке от хорватов на территории, относительно
ограниченной по сравнению с современной Сербией. На севере они достигали,
вероятно, Посавья — сюда, по крайней мере, можно поместить сорабов (Sorabi), к
которым в 822 году бежал из Сиска через реку Саву паннонский князь Людевит
[229]
, но
помимо этого нам ничего не известно ни о жизни сербов в тот период, ни о том, как
далеко на восток простиралась их территория. Можно лишь сказать, что древние
мораване из болгарской Моравии и тимочане из Тимока в ту эпоху к собственно сербам
еще не принадлежали. На западе от Ливны и Пливы проходила граница с хорватами, на
юго-востоке, на границе с болгарским государством, упоминается в IX веке сербский
пограничный город Рас или Раса на реке Рашке, притоке Ибра у Нови Позара
[230]
, а
поскольку и более поздние сообщения помещают ядро растущей Сербии, центр ее
будущей мощи и славы, в эти области, то закономерно полагать, что центр собственно
древних сербов находился уже с самого начала в гористой области между реками
Пливой, Тарой, Лимом и Ибром
[231]
. Постепенно распространяясь из этого центра,
сербы мало-помалу подчинили себе соседние области и племена и ассимилировали их, -83-передав им свой национальный характер и самое наименование. Процесс этот протекал
безболезненно, поскольку соседние славянские племена не отличались в те времена от
собственно сербов ни в языковом, ни в культурном отношении. Здесь имели место
лишь родовые различия. Поэтому эти племена легко подчинились политическому и
культурному влиянию сильного сербского племени, распространявшемуся до тех пор,
пока оно со временем не было прекращено еще более активной волной экспансии
болгар. Первое такое государство было образовано в XI веке зетским (Зета)
военачальником, ставшим родоначальником династии; но уже начиная с IX века
встречаются известия о жупанах и великих жупанах в центральных частях, а
С. Новакович относит период кристаллизации к концу VIII и началу IX веков
[232]
.

. Также на
западе между Пливой, Бояной, Цетиньей
[233] и морем первоначально собственно
сербов не было; в первой половине X века еще Константин называет местные племена
также центральными сербами, но и эти племена, наиболее близкие сербам,
подчинившись вскоре после сербской власти, сразу же превратились в неотъемлемую
часть сербского народа.
В древних собственно сербских областях нам не известны никакие отдельные
племена, за исключением названий восьми жуп, упомянутых Константином [с. 32:
Дестиник (Δεστιν κον), Цернобуска (Τζερναβουσκεή), Мегюрет (Μεγυρ τους), Дресниек
(Δρεσνεήκ), Лесник (Λεσνήκ), Салинес (Σαλην ς), Катера (Κ τερα), Десник (Δεσνήκ)].
Название рошанов, лат. Rasciani, от которого произошло также венгерское
наименование сербов rác, мн. ч.rácok, не что иное, как более позднее обозначение
центральной части Сербии, образованное от названия главного города Расы на реке
Рашке. Возникло оно лишь в конце XII века. Вопрос об упомянутых выше мораванах,
тимочанах, затем ободритах и преденецентах IX века представляется более
целесообразным рассмотреть в следующей главе. Итак, остается лишь область между
собственно Сербией и морем — на юг от реки Цетиньи вплоть до Бояна, — о которой
имеются достаточно подробные этнографические сведения, относящиеся ко времени
до X века.
Здесь по сообщениям прежде всего того же Константина обитал ряд племен,
первоначально отличных и независимых от сербов, а именно
[234]
:
1. Наречане (Ναρεντ νοι, Narentani, Narentini), поселившиеся у моря между Неретвой
(Narenta) и Цетиньей и на островах Мелета, Куркура, Хвар, Вис и Ластовом,
следовательно, на море, которым они уже долго владели, будучи мореплавателями и
занимаясь пиратством. Позднее земля их называлась также Крайна, а народ,
населявший ее, крайнянами (Craynenses, Cherenania).
2. Захлумяне (Ζαχλο μοι, Chulmi), называемые так потому, что обитали за каким-то
большим холмом (Blagaj?); они занимали территорию между нижней Неретвой и
окрестностями Дубровника и до центральной части полуострова вплоть до Ливны,
Коньицы и верхней Неретвы.
3–4. Тервуняне, травуняне (Τερβουνι ται, Τερβουνι ται, Τρ βουνοι, Τερβουν α,
Travunia), по-славянски требинье, обитали на территории между Дубровником и
Котором вплоть до Билеча и Пивы. Однако от моря их отделяла узкая полоса,
заселенная племенем конавлян (Καναλ ται), называемым так от эпидаврского
водопрохода, от которого окрестность Дубровника называлась Canale, Canali,
славянское Канале, Конавля.
5.Дукляне (Διοκλητιανο ) получили свое название от древнего города Доклеа, Диоклеа,
расположенного на месте впадения реки Зеты в Морачу недалеко от Подгорицы; они
обитали на территории, простиравшейся от Которского залива и реки Бояне, занимая
современную Черногорию и соседнюю часть Албании. Позднее старое название
Диоклеа было заменено названием Зета (лат. Zenta, Genta). Все эти племена вместе с
другими неизвестными нам племенами на юге и на востоке, в Метохии, Косе и Древней
Сербии, собственно сербы сумели частично подчинить себе уже в X веке, а частично
позднее и образовали вместе с ними этническую общность, превратившуюся в единый
великий сербский народ, территория которого протянулась впоследствии от Кульпы и
Дравы до Бояна, Дрина, Призрена, Приштина и Скопье. О значении сербов для
Македонии речь будет ниже. -84-Следует еще подчеркнуть, что и с сербами мы встречаемся иногда вдали от основной
их территории. Большим сербским городом была, по-видимому, Серблия (Σ ρβλια), или
Сербиа (Σερβ α), на границах Фессалии у реки Быстрицы (Vistritsa), современная
Серфиджия (Servia), где в XI веке существовала также отдельная собственно сербская
фема с епископством; сербскими городами-памятниками, сохранившимися от походов
еще дальше на юг, можно несомненно считать также ряд городов, разбросанных по
Греции и Эпиру, носящих название Σ ρβου, Σερβόχια, Σερβι νικα, Σερ βιανι, Σ ρβοτα и
др. Наконец, сербской территорией является, вероятно, также Γορδόσερβα (позднее
именуемая Seruochoria), упоминаемая в списке епархий VII века юго-восточнее от Никеи в
Малой Азии перед Дорилаем
[235]
.
Глава IX
Болгары
Тюрко-т ат арские болгары и славяне
В соответствии с вышеизложенной точкой зрения по поводу вторжения славян на
Балканский полуостров славяне начали заселять восточную его часть в VI веке. Хотя на
этот счет и нет определенных и достоверных сведений, тем не менее иначе нельзя
объяснить тот факт, что в VII веке все эти области были уже наводнены славянами.
Несомненно также то, что в результате походов в Грецию (см. стр. 59) уже в VI веке
здесь поселилось большое число славян.
В походах в восточную половину Балканского полуострова принимали участие две
большие ветви задунайских славян: так называемые склавины (Σκλαυηνο ), обитавшие
в то время, согласно свидетельству Иордана, на среднем и нижнем Дунае вплоть до его
устья, и анты ( νται), обитавшие на побережье Черного моря между Днестром и
Днепром
[236]
; однако на Балканах осталась лишь первая ветвь — южнославянская.
Восточнославянская ветвь — анты — часто совершали набеги на Балканский
полуостров, в особенности в первой половине VI века, но о том, что они оставались
здесь, нет никаких известий, хотя византийцы хорошо знали их и отличали от
остальных славян. Очевидно, анты под натиском тюрко-татарского (аварского)
нашествия вновь отошли в южнорусские земли
[237]
.
Итак, несомненно, что, как и на западе, в заселении средней и восточной частей
Балканского полуострова принимали участие все славяне южной ветви, за исключением
незначительной части славян других ветвей, не имевших, однако, серьезного значения
и прекративших вскоре свое существование. Это был ряд племен и родов, вышедших из
южнославянской прародины в Прикарпатье, родственных в языковом и культурном
отношении словенским, хорватским и сербским племенам, но имевших, однако, и
некоторые различия, которые в дальнейшем все возрастали. Эти племена во время
своего появления на Балканском полуострове не были объединены в единое целое, не
считали, что составляют единую значительную этническую общность в отличие от
своих ближайших соседей сербов, образовывая в лучшем случае бо́льшие или меньшие
территориально близкие между собой группы, как, например, в Мезии и в Македонии.
Условия, способствовавшие образованию из этого ряда довольно независимых племен
политического, а затем культурного и языкового единства, подобно Сербии на западе,
создались лишь позднее, но и позднее между сербами и болгарами оставалась
определенная полоса, тянувшаяся от Тимока через Скопле к Охриде, которая не только
в политическом, но также и в культурном и этническом отношениях являлась чем-то
промежуточным между сербами на западе и болгарами на востоке, причем этот
характер ее не могли устранить даже последующие столетия. Следовательно, нельзя
считать, что уже в VII веке существовало какое-то единство всех славян восточной и
средней части Балканского полуострова.
Весьма вероятно, что и в этой группе славян какое-то местное племя, усилившись,
подчинило бы себе остальные племена и образовало бы такую же значительную
общность, какую образовали хорваты и сербы на западе, общность чисто славянского -85-происхождения. Но этот естественный процесс опередило событие, которое привело,
собственно, к тем же результатам: объединило все славянские племена восточной и
центральной части Балканского полуострова, привело к политическому и этническому
единству, но в отличие от подобного рода общности, рассмотренной выше, это
единство было порождено не местными, а инородными элементами. Его создало тюрко-
татарское племя болгар в самом конце славянской колонизации.
Болгары — племя гуннского происхождения
[238] — пришли на Дунай с Волги и Дона в V
веке (в 482 году Зенон призвал их для оказания ему помощи в борьбе с готами, а в 499
году засвидетельствовано их первое вторжение на Балканский полуостров); в течение
VI века огромные массы болгар принимали участие в нашествиях на Балканы, а также в
нападении на Царьград в 626 году, но затем они возвращались обратно в Задунавье.
Здесь им удалось в 635–641 годах, то есть в то же время, что и славянам на западе,
свергнуть аварское иго, но какой-то другой натиск извне, вероятнее всего новое
нашествие хазаров с востока, вынудил в начале семидесятых годов VII века кагана
Аспаруха (или Испериха) двинуться на юг. Сначала он остановился у дельты Дуная
[239]
,
но в 679 году прошел ее и быстро оккупировал всю древнюю Мезию между Дунаем и
Балканским хребтом, сконцентрировав свои силы на территории современной
Добруджи. Эта оккупация и связанное с ней подчинение славянских племен, обитавших
на этой территории, произошли мирным путем, без сопротивления со стороны славян:
напротив, славяне встретили болгар как своих союзников в борьбе с византийцами и
вошли с Аспарухом в соглашение, согласно которому он объединил всю территорию,
заселенную славянами, поселил последних на новые места с целью защиты Балканских
гор с одной стороны от императора, с другой стороны (на западе у Тимока) — от
аваров. Вследствие этого мы наблюдаем в дальнейшем мирное сосуществование
славян с болгарами, видим, что сохранилась старая славянская организация, славянские
князья правили под главенством болгарского кагана, можем проследить, как вскоре
произошло слияние обоих элементов. При этом ассимиляции подверглись не столько
славяне, сколько болгары. Болгарские правители, а затем бояре и народ в целом уже
спустя короткое время стали принимать славянские имена и заменять свой родной язык
славянским. Еще в легендах о св. Димитрии и в византийских известиях VIII века болгары
отличаются от славян, но в IX и X веках наблюдается уже их отождествление и
взаимная замена обоих терминов, в это же время мы читаем изречения: «Σθλοβεν ν
γ νος ιτ ο ν Βουλγ ρων»; «езыки словинскiе се рекше Блъгаре» и т. п.
[240]
, и если бы
впоследствии не было новых пришлых тюрко-татарских элементов (печенегов,
половцев, узов), которые укрепили и удержали в Добрудже и в соседней области
[241]
тюрко-татарские поселения, то от древних болгар не осталось бы и следа. Впрочем,
остатки их пребывания здесь, которые имеются или которые пытаются найти
некоторые исследователи (К. Шкорпил, Занетов) в делиорманских годжалах и гагаузах,
вызывают большие сомнения
[242]
.

Таким образом, в древней Мезии возникло новое государство, управляемое тюрко-
татарскими болгарами, но в основе своей с самого начала являвшееся
преимущественно славянским. Этот славянский элемент укреплял государство и по мере
расширения границ государства и присоединения новых славянских племен усиливался
сам. Первоначально Болгарское государство занимало центральную часть полуострова,
потом при Круме (803–814) к нему присоединяется Задунавье, при Пресиаме
(приблизительно 845–852 годы) и Борисе (855–888) — Северная Македония вплоть до
Охриды и Ибара, а в конце IX века, во времена царя Симеона (893–927), болгарские
владения простирались уже от албанского побережья через Эпир и Македонию до
Фессалии, а на севере до Срема и центральной Венгрии
[243]
.
У этих славян, живших некогда отдельными разобщенными племенами, со временем
появлялось сознание своей общности и своего единства, проявившиеся в самом факте
принятия ими общего наименования болгар. Так, вначале в политическом, а потом и в
культурном и языковом отношениях, сплотился и объединился болгарский народ. На
основании всего этого ясно, что ни о какой денационализации этих славян, ни о какой их
тюркизации вообще не может быть и речи. К славянской крови примешалась совсем -86-незначительная капля инородной крови, да и то лишь на ограниченной территории,
лишь в восточной Мезии
[244]
. Поэтому болгары остались славянами в той же мере, как и
соседние сербы или русы. Если кто и повлиял заметным образом на древний чистый
славянский тип, то это были как на западе, так и на востоке полуострова остатки
балканских аборигенов, а не народ, приведенный Аспарухом.
Территория славян, на которой в течение последующего времени исторически
сложился болгарский народ, простиралась на Балканском полуострове от Черного и
Эгейского морей до Адриатического моря на юг от Бояны и к реке Мораве. К ней
примыкали на севере другие обширные области от центральной Венгрии до Серета и
затем на юге отдельные районы Греции и архипелага. Таким образом, это была
наиболее обширная славянская область на юге, заселена она была, конечно,
неравномерно. Здесь имелись большие равнины, безлюдные или заселенные остатками
древнего населения. На этом основании, а также в силу нашей недостаточной
осведомленности относительно всей указанной территории славянское население ее
представляется нам разделенным на несколько разрозненных групп, а именно: 1)
северную группу, мезийскую (в древней Мезии), 2) македонскую, 3) греческую, 4)
задунайскую (венгерско-валахскую). Лишь об этих группах — об условиях их поселений и
о дифференциации племен внутри них — сохранились некоторые известия. Хотя
данные географии Моисея Хоренского (VII век) относительно прихода на Балканы из
Дакии 25 славянских племен и не могут считаться достаточно точными, но все же они
были правдоподобны, и вряд ли славянских племен было здесь меньше
[245]
.
Славяне в Мезии
В Мезии славяне, занимавшие территорию между нижним Дунаем и Гаемом, попали
под власть пришлых болгар и вместе с ними образовали ядро будущего государства и
болгарского народа. Согласно историческим свидетельствам, к мезийским славянам
относились семь славянских племен, которые, по сообщению Феофана, добровольно
подчинились Аспаруху
[246]
. К ним, по-видимому, относилось племя северян [Σ βερεις
Феофана, северов (Severes) Анастасия], обитавших, вероятно, во время прихода
Аспаруха где-то у Дуная в Делиормане, откуда оно было переселено на юг к восточным
балканским перевалам (от Салокавака к Голице). Однако так как Аспарух в целях
обороны от аваров вновь перевел отсюда еще ряд других племен на западную границу,
где близкие по времени источники упоминают племя мораванов (Μωρ βοι, Μωραβ α) на
реке Мораве
[247] и племя тимочанов (Timociani) на Тимоке
[248]
, то весьма вероятно, что
и эти два племени относились к числу упомянутых семи племен мезийских славян,
называемых в другом месте дунавцами
[249]
. Во всяком случае ясно, что в область
болгарских славян уже в VIII и IX веках входили также славяне современной восточной
Сербии. Зато неизвестно, где вообще обитали ободриты, называемые также
преденецентами и упоминаемые в начале IX века где-то на Дунае. Франкские анналы
упоминают их в связи с их отношениями с франкской империей в 822 и 824 годах.
Сначала они упоминаются в сообщении о славянских послах на Франкфуртский сейм
(822 год), причем в таком контексте, что неясно, не идет ли здесь речь о балтийских
ободритах; но в другом месте четко говорится: «Abodriti, qui vulgo Praedenecenti vocantur
et contermini Bulgaris Daciam Danubio adiacentem incolunt». Толкование наименования как
ободритов, так и преденецентов неясно. Первое наименование связано, вероятно, с
названием южновенгерской реки Бодрога, притока Тиссы в нижнем ее течении; второе
связывается обычно с названием Браничева на Млаве (визант. Βραν τζοβα, Βρ νιτζα,
лат. Brandiz, Brandiez, сербск. Браничево). Но это толкование недостоверно, и пока
трудно решить, было это племя болгарским или сербским
[250]
.
Славяне в Македонии
В VI и VII веках Македония с севера до самого моря была так плотно заселена
славянами, что получила во второй половине VII века специальное название славянской -87-земли — Σκλαυιν α, α Σκλαυιν αι

Склавиния была вначале независимой от
болгар, и именно здесь имя «славяне» долее всего сохранилось в речи обитателей
Балканского полуострова в качестве этнического обозначения; так, соседние албанцы
по сей день называют македонских болгар просто škjeji, то есть славяне (от итал.
schiavo). Причину столь значительного заселения древней Македонии славянами
следует искать прежде всего в специфике ее местных условий. Варвары, массами
двигавшиеся с севера, уже самими естественными условиями направлялись на
вардарскую дорогу. Затем здесь находилась также Солунь, которая, подобно Царьграду
на востоке, привлекала завоевателей слухами о своем богатстве. Это привело к тому,
что именно окрестности Солуни далеко кругом были заселены славянами, о которых в
«Чудесах св. Димитрия» имеется целый ряд довольно подробных и интересных
сообщений. Да и сама Солунь подверглась значительному воздействию со стороны
славян. Уже в 597 году множество славян поселилось в городе. А к IX веку славянский
элемент здесь значительно увеличился, что подтверждается словами, которыми
император Михаил провожал Константина, отправляя его приблизительно в 862 году в
Моравию: «Иди! Вы солуняне, а все солуняне чисто говорят по-славянски»
[252]
. И
действительно, здесь, в Солуни, согласно остающимся в силе до сих пор заключениям
славянской филологии, господствовал язык, на котором преподавали апостолы
Константин (Кирилл) и Мефодий и на который были переведены древние славянские
церковные книги. Нельзя более придерживаться старой теории Копитара и Миклошича
об отдельной «старославянской» области в Паннонии, на языке которой якобы
написаны эти книги. Это был староболгарский язык из окрестностей Солуни
[253]
.
В ближайших окрестностях Солуни, владения которой были сведены в конце концов к
полосе земли шириной приблизительно в 20 км
[254]
, жили, согласно источникам,
следующие племена.
Около самого города на западе обитали сагудаты (Σαγουδ ται, Leg. Dem.); Σαγουδ οι
(Анна Комнина); Σαγουδ του (Иоанн Камениата), происхождение наименования которых
неизвестно, и где-то рядом с ними ринхины ( υγχ νοι или Σκλαβ νοι π το υγχ νου,
«Чудеса св. Димитрия»), в другом месте также ηχ νοι на реке Ринхине, определить
которую до сего времени не удавалось
[255]
. Оба эти племени занимали, согласно
древним источникам, также часть Халкидики, а именно гору Афон.
[256] Далее к западу от
Солуни, между Солунью и Верией, на реке Быстрице жило племя драговичи, или
дреговичи (Δρουγουβ ται), о которых идет речь в «Чудесах св. Димитрия» и у Иоанна
Камениаты, занимавшее область, где позднее упоминается епископ — π σκοπος τ ς
Δρουγουβιτ ας
[257]
. По другую сторону от города, к востоку от него, на нижней и средней
Струме жило славянское племя, именовавшееся по названию реки струменцами
(Σκλαβ νοι ο π το Στρυμ νος в «Чудесах св. Димитрия», Στρυμον ται у Иоанна
Камениаты) и расселившееся вплоть до Лангадинского озера (Lagkadas); далее на
средней и верхней Месте (Каре) жили смолены, смоляне (Σμολ ανοι, Corpus inscr. graec.,
IV, 318, IX в., Σμολ νοι, Никита Хониат), земли которых простирались до верхней Арды,
что засвидетельствовано современным Смоляном (тур. Ismilan). Во внутренней части
Македонии обитали брзаци, брсяцы (Βερζ ται, «Чудеса св. Димитрия»). Их область, на
которую уже в 773 году задумал напасть Телериг, находилась, очевидно, там, где по
настоящее время удерживается название брсяци для народа, живущего на территории
от Охриды и Битоля — через Прилеп, Кичево и Крушево — до Велеса на среднем
Вардаре. Там была, вероятно, и древняя Βερζιτ α Феофана, Кедрена и Льва
Диакона
[258]
. Кроме названных племен, здесь были еще и другие, но о них не
сохранилось сколько-нибудь достоверных сообщений

Нам, однако, неизвестно, сколь -8 -древним является это заселение, относится ли оно уже к первому периоду славянской
оккупации полуострова или же к более поздней эпохе, а именно ко времени, когда в 861
и 920 годах болгарские владения расширились до Драча (Дуррес).
Как на западе, так и на востоке Македонии обитало значительное число славян, о
которых не сохранились подробные известия древнего времени, неизвестно также и
время их поселения здесь. В XIII и XV веках они упоминаются во всей Родопии, в
окрестностях Фера, Ксантина, Еноса, Кавалла. (Поселения ближе к Царьграду являются
колониями более позднего времени.) Славянская область Ζ γορα, Ζαγόρια на юге
Балканских гор упоминается уже географией Моисея Хоренского в VII веке
[261]
. В это же
время славяне обитали и на севере провинции Астики около города Бизия (Виза)
(«Чудеса св.Димитрия»).
Почти все эти славяне быстро попали под власть болгар и объединились с ними не
только в политическом, но и в этническом отношении. Они приняли наименование
болгар и вместе с ним сознание определенной общности. Несомненно также, что и в
языковом отношении они уже издавна начали объединяться и тем самым отходить от
сербской языковой общности, хотя полоса македонских племен всегда создавала при
этом своего рода переход от чисто сербского к восточно-болгарскому языку. Ясное
выражение своей принадлежности к болгарскому народу македонцы проявили, однако,
лишь после своего национального пробуждения и в боях за свободу в XIX веке.
Я не разделяю точки зрения тех, кто в большинстве древних и современных
македонских славян видит сербские племена, а также и тех, кто пытался превратить их в
особый народ, отличный от сербов и восточных болгар
[262]
. Но, конечно, не следует
отрицать того, что среди македонских славян так же, как и в Греции, были и сербские
элементы, занесенные сюда в прошлом потоком великого переселения. Об этом
свидетельствует и сербское поселение Σ ρβια на Быстрице (см. выше, стр. 82), и
некоторые следы сербского языка в древней номенклатуре
[263]
.
Славяне в Греции
Основные наступления славян на Грецию, завершившиеся их поселением здесь,
начались в 578 году и закончились после вступления на престол императора Ираклия,
так как тогда, как упоминает Исидор (ум. 634) (Chron., 44), «Sclavi Graeciam Romanis
tulerunt». Греция была полностью оккупирована славянами. Речь здесь идет не о
нескольких тысячах человек, обосновавшихся в определенном месте и оттуда
распространивших постепенно свою власть на всю Грецию, подобно тому как это
сделали болгары на востоке и в центре Балканского полуострова. Славяне расселились
по всей Греции и на архипелаге, причем в некоторых местах настолько густо, что в
более поздних исторических документах эти земли упоминаются как славянские. Уже
Иоанн, бикларский аббат, писал в конце VI века: «Sclaveni partes Graeciae atque Pannoniae
occupant»
[264]
, это подтверждают в 584 году
[265] Иоанн Эфесский, Монембассийская
хроника и синодальная грамота патриарха Николая III
[266]
; в 723–728 годы епископ
Вилибальд, который во время странствий из Сиракуз в Святую землю остановился в
Монембасии, отметил, что он остановился на славянской земле
[267]
, и еще в X веке,
когда Греция была вновь завоевана Византийской империей, на это указал сам
император Константин: « σθλαβώθη π σα χώρα κα γ γονε β ρβαρος», и вскоре
после этого комментатор Страбона добавляет: «κα ν ν δ π σαν πειρον κα
λλ δα σχεδόν κα Πελοπόννησον κα Μακεδον αν Σκύθαι Σκλ βοι ν μονται»
[268]
.
Поэтому также вместо названия λληνες было принято обозначение λλαδικο .
Власть славян над Грецией продолжалась, согласно указанному известию патриарха
Николая III, 218 лет, до победы греков у Патраса (805–807 годы), причем она была
настолько твердой, что ни один римлянин не смел появляться в Греции. Только в конце
VIII века наступил перелом, сначала на севере после победоносного похода Ставракия
против славян Эллады и окрестностей Солуни в 783 году, затем в 847–849 годы после
завоевания почти всей Мореи во времена Михаила III и, наконец, в 940 году после
покорения последних двух обитавших там и свободных племен милингов и -89-езеритов
[269]
.
Исторических известий, свидетельствующих об интенсивности заселения славянами
Греции, немного. О размерах этого заселения лучше всего можно судить по
топографической номенклатуре края и влиянию славянского языка на греческий.
Историческим источникам достоверно известны лишь следующие славянские племена:
ваюниты (Βαιουν ται, «Чудеса св. Димитрия»), места поселения которых остались
неизвестными, хотя скорее всего они располагались в Эпире, к северу от залива Арты, в
будущей исторической Вагенеции XI–XIV веков
[270]
, белегезиты (Βελεγεζ ται в «Чудесах
св. Димитрия»), обитавшие в Фессалии около Волошского залива вблизи бывших
городов Фив и Димитриады
[271]
, милинги и езериты, жившие в Морее, по обе стороны
Тайгетских гор (Μιληγγο , ζερ ται у Константина Багрянородного, De adm. imp. 50);
езериты обитали на восточной стороне в области, называемой Элос [тут же
помещается поселение Езер (Езерон)], милинги же на западной. Здесь они вошли и в
«Житие святого Никона», составленное около 1142 года. Другие славянские племена в
Греции не известны истории
[272]
, но они, несомненно, жили и в других ее областях (в
Аркадии, в области Скорта, в Гардиливе между Спартой и Тегеей, в Зарнате на юге от
Каламиты, в Ватике у Малейского мыса и др.). Кроме того, славяне оставили много
следов в топографической номенклатуре всей Греции, да и в греческом языке
существует много доказательств влияния на него славянских языков
[273]
. На архипелаге
славяне жили главным образом на островах Крите, Эвбее, Самофракии, Фасосе, но
были и на островах Корфу, Самосе, Теносе, Эгине, Метане, Занте и Левкосе
[274]
.
Но как ни многочисленно было славянское население в Греции, особенно в некоторых
ее северных и южных областях, все же было бы неверно заключить из этого, что
современные греки — это грецизированные славяне. Эта старая теория Фальмерайера,
которую можно выразить фразой — Das Geschlecht der alten Griechen ist ausgerottet in
Europa, — безусловно, неверна и раздута
[275]

Лучшим доказательством этого является
именно тот факт, что, как только в Греции была восстановлена византийская власть и
местный элемент опять поднял голову, славяне оказались быстро ассимилированы и
вскоре были совершенно поглощены. Здесь поучительно сравнить ситуацию,
сложившуюся в Македонии, с ситуацией в Греции. На Македонию в дальнейшем также
оказали большое влияние власть, культура и язык греков. Но она осталась все же
славянской в противоположность Греции

Последняя, очевидно, сохранила
достаточное количество древнего греческого населения, которое было в состоянии
одолеть славян и одолело их. Поэтому о полном исчезновении потомков древних
греков не может быть и речи.
О том, что оккупировавшие Грецию славяне принадлежали к группе славянских племен,
занимавших Македонию и вообще центральную и восточную части Балканского
полуострова, свидетельствуют и самый порядок древней оккупации, и пути, ведущие в
Грецию, и, кроме того, особенность славянской топографической номенклатуры
[276]
.
Доля участия в этой оккупации славянами северо-западной части Балканского
полуострова была неизмеримо меньшей. Но все же имеются явные доказательства
наличия в разных областях Греции сербских и даже хорватских поселений
[277]
.

Славяне в Дакии
К северу от среднего и нижнего Дуная — на территории позднейших Венгрии,
Семиградья и Валахии — также осталась значительная часть славян южной группы, о
которых известно, правда, очень мало, но которых все же по некоторым признакам
следует связать со славянами восточной части Балканского полуострова. Их называют
дакийскими славянами, так как они занимали древнюю Траянову Дакию. Миклошич и
Копитар в свое время рассматривали их как особую южнославянскую ветвь, более
близкую словенцам, чем болгарам (см. выше, стр. 67), но в настоящее время известно,
что это неверно. Обитавшие в Дакии славяне были в языковом и племенном отношении
ближе всего к той группе, которая впоследствии дала начало славянским болгарам. С
ней они были связаны и в политическом отношении. -90-ней они были связаны и в политическом отношении.
Уже в 631 году турецкие болгары добились господства над аварами в Венгрии
[278]
;
согласно источникам, относящимся к концу VIII века, власть и поселения болгар
простирались до южной Венгрии, а с 829 года даже и до Паннонии
[279]
. Поэтому и у
Баварского анонима болгары (Vulgarii) оказываются соседями Баварской империи, а у
Альфреда Пульгаралянда — соседями Каринтии
[280]
; о соседстве болгар с Паннонией
свидетельствует также «Житие св. Наума» и Conversio Bagoariorum 836 года
[281]
. В 892
году Арнольф требовал у болгар, чтобы они не давали соль с венгерских солеварен
моравским славянам
[282]
. Поэтому тем понятнее становится и то, что и Валахия вплоть
до Прута была заселена болгарами и подчинена им. К ней относится термин IX века
«Βουλγαρ α κε θεν το στρ υ ποταμο » в отличие от Болгарии « ντος το
στρου»
[283]
.
О родстве славянского населения этих мест с более поздними славянскими болгарами
свидетельствуют, кроме вышеприведенных сообщений, также фонетические знаки
(чередование št, žd и носовые звуки) в местной топографической номенклатуре, в
особенности трижды встречающийся Пешт
[284]
, из которых Пешт на Муране может
быть одновременно доказательством того, как далеко на север зашли эти славяне до
того, как эту часть северной Венгрии оккупировали с запада западные славяне (словаки),
а с востока — восточные славяне (русские). Происхождение некоторых венгерских слов
также связано с болгарскими формами
[285]
. К славянским болгарам относилась также по
меньшей мере часть первоначальных семиградских славян
[286]
. Напротив, остатки
болгар, встречавшихся здесь еще в конце XVIII века в Сегедине (Csergedu), Бонгарде и
Rosz-csüru
[287]
, были потомками уже не древних словен Иордана, а жителей более
поздних болгарских колоний, основанных здесь в XIII веке
[288] и подобных
существовавшим до недавнего времени болгарским колониям в Банате (Винга около
Арада, Бешенов у Сегеда, Брест около Врщце). Исторические данные не
свидетельствуют о наличии здесь отдельных древних племен. Хотя название
Северинского комитата (с XIII века terra Zemra, Zevrino, Sevrin, Zeverino) свидетельствует
о том, что здесь могло жить какое-то племя северян, может быть часть того племени,
которое в VIII веке появляется в Делиормане, но о других племенах мы не можем
сделать даже такого предположения.
Славяне Семиградья и Валахии подверглись впоследствии романизации; когда это
произошло и при каких обстоятельствах — пока неясно. Мне представляется
неправильной точка зрения некоторых румынских историков, предполагающих полное
вытеснение славян с этих земель (например, Ксенополь, Хасдей, Иорга). Полагаю, что
там всегда оставалось много славян, которые были романизованы, но, конечно, они
составляли меньшинство по сравнению с дако-румынами. В противном случае они
славянизировали бы древнее население и завладели бы краем так, как это было на
Балканском полуострове. Подобным образом и тюрко-татарский элемент не мог быть
основным в Молдавии и Валахии, хотя влияние его было несомненным
[289]
.
Славяне в Азии
[290]
Наконец, особая территориально обособленная южнославянская группа встречается,
кроме Европы, и в Малой Азии. Это группа колоний, разбросанных главным образом в
двух местах — у Мраморного моря в Вифинии и в Каппадокии — Сирии. Эти колонисты
пришли, несомненно, с Балканского полуострова, вероятнее всего с восточной,
византийской, его части, в основном от Солуни. Лишь одно название — Gordoserba —
свидетельствует о сербском происхождении (см. выше, стр. 82). Первое сообщение о
поселении славян в Вифинии содержится в тексте печати славянских союзников из
фемы Опсикион, печать относится приблизительно к 650 году. На печати вокруг головы
императора надпись (поврежденная): «των ανδραποδον των Σκλαβοων της Βιθυνων
επαρχιας»
[291]
. К этому следует добавить греческие известия о появлении в 664 году
славянских колоний в Сирии в окрестностях Апамеи
[292]
, в 688 году около Никомедии, -91-где поселилось много славян из Солуни
[293]
, в 762 году на реке Артане в Вифинии
недалеко от Босфора
[294] и, кроме того, в восточных источниках, в частности у Михаила
Сирийца, имеется ряд упоминаний о поселениях, названных Андак и Гурис (Antiochia —
Cyrrhus, Chorus) вблизи Антиохии
[295]
.
Из этих основных источников и нескольких других известий второстепенного
характера
[296] видно, что один из центров славян был в Вифинии (разделенный в X веке
на фемы Оптиматон и Опсикион), вероятнее всего в окрестностях Никомедии и Никеи,
рядом с которыми в VII веке упоминается еще Гордосерба на пути из Малагины к
Дорилаю (см. выше, стр. 82) и какое-то поселение сагудатов (κωμόπολις Σαγουδ οι),
очевидно, солуньских сагудатов
[297]
. Здешние славяне назывались Σθλαβησι νοι
[298]
.
Второй центр находился в Сирии и прилегающей части Каппадокии, в него входили
славянские поселения у Апамеи (Seleukobulos, Sakalábije), Антиохии, — Хорус, крепость
Лулон на границе Сирии и Каппадокии (φρούγιον Λο λον, Λουλο ) на дороге, проходящей
через Тавриз, затем крепости Hisn-as-Sákáliba южнее от Тавриза и Hisn-Salmán где-то у
Алеппо, а также, по-видимому, поселение, называемое Σθλαβοτ λιν и расположенное
где-то в западной Сирии
[299]